– У меня в волосах нет ползучих существ, – возразила она, но от одной только мысли об этом ей захотелось хорошенько встряхнуть головой, впиться в кожу ногтями.
– Иди сюда. – Он похлопал по земле рядом с собой. – Я тебе помогу.
Она в нерешительности помедлила, но потом подчинилась и села ближе к нему. Приподняв ее волосы, он разделил их на части, перебросил тяжелые, спутанные пряди вперед, ей на плечи, так что обнажился затылок.
– Что ты делаешь?
Она попыталась обернуться, взглянуть назад через плечо, но он развернул ее голову так, чтобы она смотрела вперед, сквозь завесу волос, свисавших по обеим сторонам ее лица.
– Не двигайся. – Он провел чем‐то острым по ее шее. Было щекотно… и немного больно. Потом приложил к ее шее что‐то влажное и теплое, растер большим пальцем.
– Ты рисуешь у меня на шее? Это что, руна? – спросила она.
– Вот, – сказал он.
Что‐то пробежало по коже, и она хлопнула себя по лбу: у брови обнаружился какой‐то жучок. Еще один жучок свалился ей на колени, неистово дрыгая ножками, но сумел быстро перевернуться и улетел.
– Фу! – взвизгнула Гисла.
По ладоням у нее проползли еще два насекомых и паук на тонких ножках. Пискнув, она отшвырнула их от себя.
– Что ты сделал?
– Это не навсегда, но сейчас твои волосы принадлежат лишь тебе. Мне нечем распутать их… но я могу расчесать их пальцами и заплести. Как веревку. Руки у меня очень ловкие, – прибавил он.
Она могла расчесаться сама. Могла сама заплести себе косы. Но внезапно ей захотелось, чтобы это сделал кто‐то другой. Захотелось почувствовать, как ее волос кто‐то касается. Сестра часто расчесывала ей волосы. И она тоже часто расчесывала волосы своей сестре.
– Ладно, – согласилась она.
Хёд осторожно коснулся ее волос. Он начал с кончиков и двигался все выше, к корням. Ногти у него были короткими, а терпение – безграничным. Пока он возился с ее волосами, у нее стали слипаться глаза.
– Ты гнешься, словно тетива от лука, – сказал он.
– Мне снова хочется спать. – Но теперь глаза у нее слипались не от усталости, а от неги. Как же она соскучилась по мягким и нежным прикосновениям.
– Получилось не так хорошо и плотно, как когда я плету корзины, – сказал он, закончив, – но я не хотел причинить тебе боль. Для начала пусть будет так.
– Спасибо. – Она отодвинулась, но чувствовала, что теперь обязана сделать что‐нибудь для него. Ее приучили отвечать добром на добро: за услугу всегда платят услугой. – Пожалуй, я могу для тебя спеть, – сказала она. – Одну песню.
– Мне бы этого очень хотелось.
Она раскрыла рот, но сразу его закрыла. Она не знала, что ему спеть. Все песни, которые она хранила в уме и на сердце, были о доме и о семье. Мысли путались, и единственной песней, которую она сумела вспомнить, оказалась шутливая песенка про крота, которую вечно распевал Гилли. Льется песня моя, словно мёд, на свете жил-был слепой крот. Слова этой песенки крутились у нее в голове с тех пор, как ей встретился Хёд. Ведь Хёд и крот рифмуются.
И она, не задумываясь, запела, прямо на ходу меняя слова песенки.
Хёд нахмурился и поджал губы. Гисле стало нестерпимо стыдно. Песня получилась жестокой. Она хотела его рассмешить, но теперь ему было не до смеха.
– Я похож на крота? – спросил он.
– Нет! Совсем нет.
– Мне тоже так не кажется. Однажды я держал в руках крота. У него такие нелепые лапы… мне он показался довольно противным.
– Мне кроты нравятся, – робко сказала Гисла, стараясь исправить свою ошибку.
– Ты сама сочинила эту песенку? – спросил он. – Прямо сейчас? – Голос у Хёда был спокойным и любопытным. Казалось, он не обиделся.
– Нет. Это глупая песенка, которую вечно горланил мой брат. Гилли всегда придумывал песни про разные глупости. Про самые обычные вещи.
– Но он явно не был знаком с парнем по имени Хёд.
– Нет, – подтвердила она. И спела ему песенку, которую придумал Гилли, но на этот раз не стала менять слова:
– И правда, смешная песня. И глупая, – с улыбкой сказал Хёд. – Спой мне еще. Спой ту песню, которую ты пела в море.
– Я тогда пела много песен, – прошептала она.
Вот он и вернулся обратно, к своему первому вопросу.
– Почему?
– Я хотела, чтобы моя семья меня услышала. Чтобы меня услышал Всеотец Один… и забрал меня к ним.