У переката снова взяли вправо и выбрались на крепкий лед. Когда Савин подошел к переднему тягачу, Дрыхлин уже успел переобуться и сейчас был в серых солдатских валенках, подворачивал высокие голенища. Давлетов топтался вокруг него, порываясь что-то сказать. Но не сказал, а, приложив ко лбу козырьком ладонь, стал вглядываться назад.
— Синицына выглядываете? — спросил Дрыхлин. — Он подойдет не раньше чем через два часа.
— Да, да, — сказал Давлетов.
— Давайте команду перекусить, да и двигаться пора.
— А Синицын?
— Пройдет. Я его чую — крепкий мужик.
— И все же, товарищ Дрыхлин, будем ждать его здесь. Не станем распылять силы — дальше тронемся все вместе.
— Время потеряем, Давлетов. На льду придется ночевать.
— И тем не менее...
— Молчу, молчу, Халиул Давлетович. Вы начальник, вам и карты сдавать...
Синицына не было долго. Успели натаскать сушняка, им был захламлен весь правый берег. В этом месте он должен был отбивать течение, и летний паводок выбрасывал наверх все, что нес с собой. Даже теперь, в декабре, было заметно, что мусор оседал на деревьях, на кустах. И, как чудо на безлюдье, торопливо запутался в колючках шиповника, нависшего над рекой, футляр от зубной щетки. Откуда, почему? Охотник ли обронил, или случайные геологи проходили вверху?..
Набрали сушняка, обдали бензином, запалили костер. На прут нанизали ломти мороженого хлеба и жарили как шашлык.
День перевалил за полдень. Синицына все не было. Давлетов, поджав губы, недовольно покачал головой и сказал Савину:
— Проскочите на тягаче за поворот. Может быть, сидят...
Савин проскочил и никого не увидел.
Обступили костер, грелись, тихо томились в безделье и ожидании. Васек возвышался над всеми, а по сравнению с маленьким Насибуллиным вообще казался глыбой. Как геодезист, он прикомандировывался то к одной, то к другой роте. Последнее время работал в роте Коротеева. В десант попал, потому что был мастер на все руки.
— ...Как раз папа Федя приехал, — рассказывал он Савину. — Что же, говорит, вы, Ванадий Федорович, себя на конфуз выставляете? Ехал все ничего, пока на указатель не натолкнулся; «Этот участок дороги отсыпали подчиненные капитана Коротеева». Колдобина на колдобине, яма на яме. Может, ошибка? — спрашивает. Неужели Коротеев мог такую дорогу отсыпать? А тот: «Не мог, товарищ полковник! Разберемся». Только папа Федя зашел в палатку...
Папой Федей солдаты называли между собой полковника Грибова, начальника политотдела. Наезжая в части, он обходил все закоулки и каждого из солдат, с кем приходилось сталкиваться, называл сынком: «Как кормят, сынок?», «Когда в бане последний раз были, сынки?», «Что жена пишет, сынок?». Семейных он брал на особый учет. На семье мир держится, говорил.
Да и Савин тоже мысленно называл его папой Федей, понимая, что не по уставу такая фамильярность. Но за ней скрывалось столько уважения к этому пожилому человеку, столько желания отвечать ему как на духу, что поправлять Васька с его рассказом не было никакого желания.
— ...Только папа Федя в палатку, — продолжал Васек, — Коротеев Бабушкина за шкирку и свистит: «Что есть мочи со своим бульдозером на Кичерангу. Ночь не спать, но чтобы к утру дорогу выровнял! А с этим поганым указателем я разберусь!..»
Савин помнил, как Коротеев приезжал в штаб разбираться.
— Не ту шапку примеряешь, — сказал тогда Савину.
Пошел жаловаться Давлетову, но выскочил от него злой и взведенный. А когда весь участок дороги был вылизан, самолично выдернул фанерный щит с обочины и заставил вкопать новый, из листового железа, с той же надписью, только сделанной красной краской...
Дрыхлин тоже прислушивался к разговору у костра, улыбался снисходительно, потом сказал:
— Суета сует.
Прихватив двухстволку, он полез по глубокому сугробу на берег, около куста шиповника задержался, снял запутавшийся футляр от зубной щетки, швырнул вниз и скрылся в лесу. Минут через двадцать жахнул невдалеке одиночный выстрел. Еще через полчаса скатился вниз, распаренный и раскрасневшийся, и объявил:
— Мертвый лес.
— А в кого же вы стреляли? — спросил Савин.
— В белый свет. Чтоб душу разрядить.
Уложил ружье в чехол, бросил его в кабину тягача. И опять подошел к Савину:
— Вы не курите, Женя?
— Нет.
— А меня вот опять потянуло. Бросил год назад и пополз вширь. Но изредка балуюсь.
— Попросите у ребят.
— Зачем? У меня есть. Держу в запасе блок. — Но не закурил, стоял рядом с Савиным, пылая тугими щеками. — Вы давно с тайгой знакомы, Женя?