- Джек! Ради Бога, покончи с этим...
Усики приближались, покачивались, шаря, ища. Но спецагент думал только об Уэйте: как выполнить то, о чем он умолял, и положить конец его страданиям. Тарнболл издал страшный, полупридушенный крик, опустился на колени и поднял оружие, сделанное из клешни...
И Джилл заорал:
- Нет! - и бросился на спецагента, отворачивая в сторону его размашистый удар. И вместо того чтобы обрушиться на подставленное горло Джорджа, волнистый край клешни ударил по соединению его расколотого черепа с тем раковым пузырем, напрочь отсекая его.
Более того, оружие вонзилось глубоко в болезненную кашицу гигантского мозга, на котором они все стояли.
И мозг провалился!
Он выпал у них из-под ног, бросая всех семерых, а также и Барни навстречу тому, что, по идее, должно бы стать отвратительной смертью.
Но не стало...
Глава тридцать четвертая
Когда громадный мозг вскрылся, Джек Тарнболл стоял на коленях. В этой-то позе он и упал, и падал долю секунды, которая запросто могла быть часом, который все продолжался и продолжался, и все же не достаточно долго для того, чтобы он смог выпрямить ноги и не упасть на колени. Таким образом, он приземлился в той же позе, коленями вперед, и настолько утратив равновесие, что чуть-чуть не опрокинулся, и ему пришлось, чтобы не ткнуться лицом, опустить руку к скользкому от дождя тротуару. На самом-то деле (раз ноги его не ощутили никакого столкновения или боли) можно лишь строить догадки, а упал ли он вообще или же его просто переместили. Или не просто переместили.
Но "переместили" его совершенно определенно.
К мокрому тротуару, и холодному косому дождю, и прохожим с зонтиками, с любопытством посматривающим на него, и.., неужели Берлин?
Он понял это сразу же, точно знал, где именно окажется - ведь это было одно из любимейших его мест.
Несколько секунд он также думал, что знает и когда: сейчас, конечно же. Но это было не так. Или скорее, это сейчас - не тогда, когда ему думалось. И это ошеломляло ничуть не меньше, чем падение.
Боже, когда же он последний раз видел Берлин таким? Видел ли он его вообще когда-либо таким? Да, видел, молодым солдатом, когда ему еще и девятнадцати не исполнилось. Но это же было аж в тысяча девятьсот семидесятом году! В более же недавние времена город изменился, в данном конкретном месте, возможно, и незаметно, бесконечно мало, но определенно изменился. Спецагент понял это, потому что был здесь всего - сколько же? Неделю назад? Меньше недели? Ну, с тех пор, как его подобрали люди Уэйта, когда бы там это ни произошло. Так что же здесь происходит? Сон? Кошмар? Все сразу? Не может ли это быть именно тем, что происходит, когда умираешь: ты просто отправляешься назад по линии времени?
Или это был его кошмар? Его кошмарный мир!
Да, он этого добился! Он "постучал" в дверь, которая была гнилостной опухолью Уэйта! И он тут же осадил себя: "Я несу чушь! - подумал он. - Про себя, но, тем не менее, несу чушь!"
Прямо перед ним на тротуаре стояла на расстоянии вытянутой руки одна из тех характерных для немецких городов афишных тумб. В самом низу, почти у края тротуара, на тумбе виднелись вмятины там, где многочисленные слои афиш в дюйм толщиной были содраны с угла, вероятно, заскочившей на тротуар машиной. И та афиша, что виднелась - нижняя, самая старая из них - все еще оставалась твердо приклеенной к тумбе.
И на ней просматривалась дата. 1967 год.
Все еще оставаясь на коленях, Тарнболл пополз вперед, ухватился за мокрый, оторванный участок и отодрал большую полосу папье-маше. И открывшаяся афиша гласила:
Апрель 1967
- СПОРТПАЛЕСТ
Норманн Гранц Продукцион
РЭЙ ЧАРЛЬЗ!
Дас Рэй Чарльз Оркестер!
Ди Рэлеттес!
Апрель 1967
Тарнболл все пялился и пялился на эту афишу. Она должна быть, по меньшей мере, трехлетней глубины.
Что же тогда получается, 1970 год? Тысяча девятьсот семидесятый год сейчас? В Берлине? Ведь разве не именно так он и подумал, когда только-только прибыл.., сюда?
Черт возьми, он ведь был на том представлении! Он даже помнил номера: "Требуха с засахаренным картофелем", "Разоренный", "Освободи мое сердце", "Не нужен мне врач", "Джорджия" - все те великие песни.
И, конечно же, под занавес - "Что мне сказать".
"Ладно, ладно, спокойно, - велел он себе. - Но.., я все еще стою на коленях". - И народ начинал обращать на него внимание. Чья-то рука опустилась ему на плечо, взяла под мышки и поставила его на ноги. Чтобы проделать такое, надо быть человеком немалых габаритов.
И это был человек рослый! Чернокожий, в безукоризненном мундире USMP
***
А перед ним находился Джек Тарнболл в потрепанной армейской полевой форме со все еще заметными темными пятнами на плечах, где прежде красовались погоны и знаки различия. Джек Тарнболл, агент.., с полуторадневной щетиной, со сложенным автоматом на плече, с зажатой в руке клешней в хитиновой броне и затуманенным, но все же диким взором на исхудалом лице, выражавшим откровенное недоверие собственным глазам.
- Ты в порядке, приятель? - крякнул капрал.
- Нет, - сразу же ответил Тарнболл. И тут же, едва переводя дыхание:
- Да. Я.., со мной все в порядке.
Поскользнулся, вот и все. Мокрый тротуар. - Он пожал плечами, усмехнулся, попытался вернуть взбаламученные чувства в какое-то подобие упорядоченности.
Капрал кивнул, сузив глаза:
- Таким он и становится, когда идет дождь, - заметил он. - Так что же здесь происходит? - И взглянув на оружие на плече у Тарнболла, еще больше нахмурился. - Вы ведь военный, верно? Может быть, лягушатник?
Это дало Тарнболлу возможность отбрехаться.
- Брит, - тут же поправил он. И, гадая, какое же полагается наказание за незаконное присвоение себе офицерского звания в разделенном городе, который официально все еще считался оккупированным:
- Я - полковник Джек Тарнболл из разведкорпуса. - Потому что, он, конечно же, не имел такого чина ни сейчас, ни вообще когда-либо.
Капрал чуть выпрямился и отпустил руку спецагента:
- Да, сэр! - рявкнул он, и снова посмотрел на Тарнболла. - Э, это как-то связано с той военной игрой, которую проводят на стадионе? - Он имел в виду Олимпийский стадион 1938 года, штаб-квартиру английского сектора Берлина. Еще одна возможность отбрехаться.
- Вы хорошо осведомлены, капрал, - одобрительно произнес спецагент. - Я и не подозревал, что американцам известно об этом... Но да, я лидер команды "беглецов в розыске". - Что в некотором смысле могло быть близко к истине.
Капрал покачал головой.
- Ну, слыхал я, что вы, бриты, играете жестоко, но... - Он снова покачал головой, окинув взглядом Тарнболла. - В любом случае, могу ли я что-нибудь для вас сделать, сэр? Могу я вам чем-нибудь помочь?
- Нет, - покачал головой Тарнболл и снова передумал:
- Ну, есть одна малость.
- Да, сэр?
- У вас есть с собой полицейский блокнот?
- Да, сэр, - и извлек его.
- Мне нужно доказательство, что я был здесь, - пояснил ему Тарнболл. Своего рода график движения, контрольный пункт, понимаете?
- Разумеется. Так что же я могу сделать?
- Запишите: "Видел полковника Джека Тарнболла около Банхоффа <Банхофф (нем.) - вокаал.> "Шарлоттенберг", Берлин", - продиктовал спецагент. - И проставьте дату и время, а потом распишитесь. - И когда капрал закончил:
- А теперь вырвите эту страничку и отдайте ее мне.
***
- Э-э? - нахмурился рослый ВП. - Но, полковник, это же будет повреждением официального документа, сэр.
Тарнболл кивнул.
- Это ничего - я распишусь на следующей страничке, как изъявший. Сколько у вас вообще-то подписей полковников, капрал?
- Ни одной! - усмехнулся тот. - Вплоть до этой минуты.