В некотором смысле я понимала его мотивы, но, конечно, он мог бы найти другой способ выразить свои сомнения относительно моих способностей, не направляя на меня нож. Я могла только догадываться о том, что сказал бы мой отец по этому поводу, если бы кто-нибудь под пыткой заставил меня все ему рассказать. Их отношения с Шоном нельзя было назвать близкими, и этот случай вряд ли внушил бы отцу более теплые чувства.
Один из фотографов на подъездной дорожке обернулся, заметил мою машину и попытался приподнять камеру незаметно для товарищей-папарацци. Когда и остальные наконец поняли, что происходит, они все рванули ко мне, отпихивая друг друга локтями, — их мнимое братство исчезло, как только в воздухе запахло свежей кровью.
Я завела машину и медленно тронулась. Журналисты, оценив крепкий кенгурятник на бампере моего джипа, с неохотой расступились, чтобы дать мне проехать. Если бы они этого не сделали, не факт, что я бы остановилась.
Я затормозила настолько близко от парадной двери, насколько это было возможно, проверила по привычке воротник своей рубашки и протиснулась сквозь толпу, не обращая внимания на вопросы, микрофоны и вспышки фотоаппаратов, которыми тыкали мне в лицо. Симона, должно быть, наблюдала за мной, потому что открыла дверь в тот момент, как я к ней приблизилась, — и я стремительно проскользнула в щель.
С улицы все еще доносились крики журналистов, заглушаемые толстой деревянной дверью. Симона прислонилась к ней и на миг закрыла глаза.
Маленькая прихожая была выкрашена в бледно-желтый цвет. Три двери вели из нее в другие комнаты; на второй этаж поднималась застланная ковром лестница. На стенах висели традиционные репродукции в дешевых, но веселых рамочках. Я задала себе вопрос, изменит ли вкус Симоны тот факт, что теперь она может себе позволить оригиналы.
— Как давно они здесь? — спросила я, кивнув головой в сторону ворот.
— Мне кажется, уже целую вечность, — устало ответила Симона, открывая глаза. — Думаю, с тех пор как рассвело. В любом случае именно тогда они начали звонить в этот гребаный звонок.
— А где Элла?
Симона одними глазами указала на второй этаж.
— Они ее напугали, когда молотили по окнам, так что я велела ей оставаться наверху. У нее в комнате есть свой телевизор и игрушки.
— Шон передал мне, что Мэтт обо всем рассказал. Как это произошло?
Симона быстро глянула на лестницу, как будто хотела проверить, нет ли в пределах слышимости пары маленьких ушей. Затем подняла сложенную газету со стола в прихожей и бросила ее мне.
— Вот. Почитай сама.
Я быстро просмотрела первую полосу. История была изложена под большим завлекательным заголовком, напечатанным жирным шрифтом:
Ниже в красочных подробностях была изложена история о том, как Симона выиграла миллионы и затем, в приступе внезапной жестокости, выгнала отца своего ребенка из дома, где они жили вместе в течение последних пяти лет. Я взглянула на Симону, которая наблюдала за мной. Ее лицо застыло от гнева и стыда. Я перечитала статью внимательнее.
Даже принимая во внимание обычную привычку желтой прессы преувеличивать, было ясно, что Мэтт не терял времени даром, описывая свои горести. По его словам, Симона, осознав масштабы своего выигрыша, отправила его в супермаркет и поменяла замки, пока его не было. А теперь не дает ему общаться с дочерью, которую Мэтт обожает, и когда он попытался передать дочери подарок в ресторане, на него накинулись «головорезы», которых наняла Симона, то есть мы.
Как раз то, о чем мечтают редакторы таблоидов. Отвергнутый любовник, тяжба о ребенке, насилие и, самое главное, деньги. Много денег. Они выжали из этой истории каждую каплю, чтобы дать общественности вожделенный повод для негодования.
Каким-то образом им удалось сфотографировать Симону с дальнего расстояния — на фото она бережно держала Эллу за руку. В подписи к снимку утверждалось, что она «предается беспечным развлечениям в Найтсбридже», тогда как ее отвергнутому почитателю приходится ютиться на диване у дальнего родственника.
На фотографии Симона и Элла были в той же одежде, которую я видела на них накануне. Очевидно, какой-то ловкий папарацци щелкнул их на улице, когда они вышли из ресторана. Тот факт, что на снимке отсутствовал малейший намек на пакеты с покупками, издание намеренно оставило без внимания.
Дочитав до конца страницы, я подняла глаза и заметила выражение неприкрытого отвращения на лице Симоны.