Выбрать главу

Александр и Лев Шаргородские

Второй закон

Джаги-Янкелевича

ЯНКЕЛЕВИЧ вышел с кофейником в руках, подошел к столу, налил не спеша в чашечку пахучий напиток, сел в кресло и со смаком отхлебнул.

ЯНКЕЛЕВИЧ. А-а-а!.. (От удовольствия он даже зажмурил глаза). Михаэ! (он посмотрел в зал).

По-французски это что-то вроде «délicieux», а по-русски — «потрясающе»… Что-то вроде… Приблизительно. Кто может перевести слово «михаэ»…

Он поставил чашечку на стол, начал рыться по карманам, достал трубку, набил ее табаком, чиркнул спичкой и затянулся.

ЯНКЕЛЕВИЧ. Амайхл! (Он вновь от удовольствия закрыл глаза). Вы помните, что такое «михаэ»? Так «амайхл» — это два «михаэ»…

Он встал с кресла, вышел на авансцену, еще раз затянулся, с наслаждением выпустил дым и как-то просто спросил.

ЯНКЕЛЕВИЧ. Я, конечно, извиняюсь, но скажите мне — у кого-нибудь из вас есть телохранитель? Что вы смеетесь? Конечно, при условии, что в зале случайно нет президента, английской королевы или Ротшильда…

И при условии, что вы простой, небогатый, если хотите — даже бедный, и, если хотите — еврей… Не улыбайтесь, встречаются и бедные евреи, получающие пособие 1500 франков в месяц. И не говорите мне, что на такие деньги нельзя прожить. Я живу — и даже кушаю бананы, правда, просроченные, и еще имею… телохранителя!

Что вы хотите — человек никогда не знает, что ему может понадобиться, словно путник, не догадывающийся об истинной цели своего путешествия…

М-да… Тогда, в первый год моей французской жизни, сразу после эмиграции, мне нужно было все: новые туфли, старый комод, подержанный холодильник, какая-нибудь допотопная кофеварка — все, что угодно, но только не телохранитель.

Вы спросите, зачем телохранитель русскому эмигранту с еврейским носом, получающему дотацию на зубы? А?.. Я знаю…

И тем не менее однажды утром я почувствовал, что прежде всего мне необходим именно он.

Хотя охранять, как вы видите, было нечего.

Семьдесят лет, семь болезней и 1500 пенсии. Ну, ну…

ЯНКЕЛЕВИЧ вернулся к столу, сел и со смаком отпил кофе.

ЯНКЕЛЕВИЧ. В то утро, как всегда, я листал газету и пил кофе с круасанами… Что вы хотите, надо же хоть в чем-то быть французом… Там я тоже пил кофе, но это был пишахц, а не кофе…

Оказывается, они из него вынимали кофеин… Он был им нужен в военных целях… И поэтому они делали кофе обрезание… Обрезанный кофе! Это все равно, что необрезанный раввин.

И я, конечно, кофе не пил. И не читал газет — потому что им тоже сделали обрезание. Они делали обрезание всему, что только можно было обрезать. Но вы только не подумайте, что там (он указал пальцем наверх) — одни евреи. Им-то как раз и запрещается его делать…

…Так вот, в то утро я, как обычно, листал вашу необрезанную газету.

ЯНКЕЛЕВИЧ развернул газету и начал читать.

ЯНКЕЛЕВИЧ. Ой вей! Такое — о женщине! (Он перевернул страницу).

Вей змир! И это — о президенте! (Он перевернул еще несколько страниц). Азохунвей! Из мужчины — женщина!

ЯНКЕЛЕВИЧ оторвался от газеты и посмотрел в зал.

ЯНКЕЛЕВИЧ. Пожалуйста, не обращайте внимания на мои «охи» и «ахи». Это было время, когда я еще не привык к вашим газетам. У вас резали, убивали, жгли, насиловали, критиковали правительство и самого президента. Ничего подобного у нас не было! Естественно, в газетах…

Даже если бы всю страну накрыло цунами — в газетах царил бы мир и покой.

Но даже у нас не делали из мужчины женщину. Из него могли сделать все — бифштекс, котлету, полного идиота — но женщину?..

Этому не научились даже они.

Поэтому-то я «охал» и «ахал».

Он снова развернул газету и начал читать вслух.

ЯНКЕЛЕВИЧ. «В городе Сан-Диего некий Харрис выпустил на свободу дельфина Сима, который, как утверждают, мог прекрасно рассказывать анекдоты.» По-моему, правильно сделал. Не успевает человек обнаружить у кого-нибудь разум, как он сразу старается подчинить его своей глупости. (ЯНКЕЛЕВИЧ перевел взгляд).

«Требуется женщина с хорошей рекомендацией для ухода за детьми».

Ну, женщиной я бы еще стал… Тут это возможно. Но с хорошей рекомендацией… (Он вновь затянулся и произнес в зал).

И вдруг, совершенно неожиданно, я наткнулся на объявление, которое изменило мою судьбу. Если только ее можно изменить в 70 лет… Я его помню наизусть. До сих пор. Пожалуйста: