ШАЦ. (сквозь смех) Именно смету, тысяч этак на пятьсот! Подумайте, господин ЯНКЕЛЕВИЧ, мы не торопим.
ЯНКЕЛЕВИЧ встал и подошел к рампе.
ЯНКЕЛЕВИЧ. Весь вечер я думал. Я сидел за кухонным столом и составлял смету. И как я не крутил, не вертел — в пятьсот тысяч строительство не укладывалось. Минимум миллион — без спортивного комплекса. Скажите, а что это за еврейская школа без стадиона и бассейна? Чтобы дети не умели бегать и плавать в этом мире? Никогда! А с комплексом получалось три миллиона. Как не крутите!
ЯНКЕЛЕВИЧ подошел к телефону и набрал председателя.
ЯНКЕЛЕВИЧ. (в трубку) Господин Шац? Три миллиона — и ни копейки меньше!
В трубке было слышно, как председатель тяжело задышал.
ЯНКЕЛЕВИЧ. Что вы молчите? Три миллиона — вы слышите?
ШАЦ. Вы что — опять шутите?
ЯНКЕЛЕВИЧ. Какие там шутки! Я думал весь вечер! Естественно, со стадионом и бассейном. Вы хотите со стадионом и бассейном?
В трубке слышалось взволнованное дыхание.
ЯНКЕЛЕВИЧ. Что вы опять молчите? Хотите или нет? Не хотите — как хотите! Три миллиона — или ничего!
ШАЦ. (крича) Хочу, хочу!
ЯНКЕЛЕВИЧ. Обгерет!
И он повесил трубку и обратился в зал.
ЯНКЕЛЕВИЧ. Звезда моя начала восходить на небосклоне Двадцатого аррондисмана. Тогда я абсолютно не мог понять, в чем дело, но меня стали узнавать на улицах, раскланиваться за километр, сажали на руки детей, приглашали на рауты, я торжественно открыл одну электростанцию, спускал пароход, разбив шампанское, присутствовал на бармицвах, перерезал ленточку новой автострады, свистел на мачте «Маккаби», делился мнениями о войне и мире, о расстановке ракет в Западной Европе, о новом фильме Вуди Аллена и об англо-ливийских отношениях. Слава моя росла, популярность переходила границы, и, наконец, наверно, этого и следовало ожидать… но… но давайте по порядку. На вершине славы меня лишили пособия.
Два дня я как бы этого не замечал, затем денек ничего не ел, и на четвертый позвонил ДЖАГЕ.
ДЖАГА появился подле ЯНКЕЛЕВИЧА.
ЯНКЕЛЕВИЧ. Привет, мой дорогой ДЖАГА! Простите, что я вас потревожил не в субботу… Просто выдалась свободная минутка, и я вас хотел попросить… пойти со мной в ресторан. Да, именно так… я вас приглашаю в ресторан!
ДЖАГА. Опять вы?.. На этот раз я.
ЯНКЕЛЕВИЧ. Нет уж, не спорьте, позвольте мне… Садитесь, вот прекрасный столик. (они сели).
ЯНКЕЛЕВИЧ. (в сторону официанта) Два бифштекса и бутылку водки!
ДЖАГА. Простите, разве вы не заметили?… Я вегетарианец.
ЯНКЕЛЕВИЧ. Такой здоровый?! Но вам необходимо мясо. Чтобы быть в форме.
ДЖАГА. С удовольствием… Но не могу.
ЯНКЕЛЕВИЧ. Хотя бы маленький кусочек.
ДЖАГА. Нет, нет… Не уговаривайте, только не мяса.
ЯНКЕЛЕВИЧ. Отлично, тогда рыбу!
(ДЖАГА замахал руками).
Фаршированную, а?.. Да вы только попробуйте, с хреном. Я думаю — здесь она найдется.
ДЖАГА. Тоже не могу, спасибо.
ЯНКЕЛЕВИЧ. Короче, что вы едите?
ДЖАГА. Бобы, рис, зелень, неважно какую…
ЯНКЕЛЕВИЧ. Прекрасно! (он повернулся к воображаемому официанту) Мясо, водку и траву с бобами! (в сторону) С ними сложнее, чем с кошерными!.. (официант принес заказ) Мм… какой бифштекс и какие бобы! (ЯНКЕЛЕВИЧ разлил водку и поднял тост) Лехаим! — За жизнь! Лучшего тоста не знаю. (он выпил залпом, а ДЖАГА пригубил и поставил на стол). Нет уж, извините, за жизнь надо пить до дна!
ДЖАГА. У меня язва.
ЯНКЕЛЕВИЧ. У меня две.
ДЖАГА нехотя выпил.
ЯНКЕЛЕВИЧ. Странный вы какой-то телохранитель. Не едите, не пьете…
ДЖАГА. Не могу. Удар будет неверен. Не попаду в нападающего…
ЯНКЕЛЕВИЧ. Не волнуйтесь. (он разлил) За великий французский народ, давший миру Паскаля, Мопассана и Ив Монтана! (он выпил).
)ДЖАГА отпил опять один глоточек). За великий французский народ извольте до дна! (ДЖАГА послушно выпил) Вот так…