— Ты пожарный, с вами и не такое бывает.
— Даже с пожарными не бывает… А если и бывает, то только раз. Вот это он и был. Словом, в Озерках все вышло.
— Там же никто не живет.
— Никто. Но мы заезжаем, когда время есть, на всякий случай, поглядеть, что да как. Вдруг что-то горит, или того хуже, термический перекос… Вот и едем. Я смотрю по сторонам. И, представь, вижу: в гараже одной "свечки", на минус первом — огонек. Крохотный, еле золотится, но именно огонек, ни что другое.
Представить я этого не могу, как бы он ни описывал. Не дано мне. Просто понимаю умом: мой брат Ник видит температуру предметов. Те, что рядом, с точностью в пару градусов может определить. Что за стеной — плюс-минус пять по Цельсию. А если вещь раскалена или выстужена почти до абсолюта, то Ник увидит за километр, сквозь любые преграды. Так что он незаменимый человек в пожарной части, мастер своего дела.
— Ну и вот. Вбегаем мы туда — и видим: девушка, пес, перед ними огонь горит. Какое-то кресло со старого аэра. Хорошо горит — пол уже на метр вокруг выстыл. А теперь представь: эта в костер руки и ноги сует! Я ей кричу: "Свихнулась что ли!", оттаскиваю. Пес, надо заметить, не тупой попался — в огонь не лез.
Я улыбнулся. Пес уж явно не тупой, раз жив еще!
— Ну, словом, — Ник хлебнул лимонаду и продолжил. — Мы ее оттащили от огня и популярно объяснили, что с тех пор как в хирургии синтеткань закончилась, обморожение третьей степени лечится единственным способом — ампутацией. А посему, покуда эта дуреха не научится зубами готовить еду и водить пармашину, руки в огонь лучше не совать. Отчитали ее, пламя загасили, говорим: "Иди теперь домой, там погрейся!" Она в ответ лепечет что-то, мол, не дойду до дому, далеко, и худо мне. Я смотрю на нее и вижу: температура-то под сорок! Раньше не заметил — огонь слепил. Говорю: "Ребята, срочно скорую вызывайте!" И сам понимаю, что ерунду порю: все Озерки отключены от энергии, никого тут не вызовешь. И живет она, точно, далеко отсюда — поскольку никто в Озерках не живет. Тогда бригадир Степаныч командует: "Грузите ее, отвезем в госпиталь". Лера орет: "Собака! Собаку возьмите! Не оставляйте его, умрет же!" Степаныч: "Куда в госпиталь с собакой, только ее там не хватало!" Вот тут я и говорю: "Ребята, везем ко мне! До меня вдвое ближе, чем до госпиталя, и пса мы приютим. А откачать сумеем — мой брат на корвете ходил!"
Ну да, давным-давно, в прошлой жизни еще, я отходил три года на корвете "Неуловимый". Помощником бортинженера, желторотым птенчиком. Но незавидный чин мой как-то забылся за сумасшедшие эти годы, а запомнилось людям то, что Виктор Андреевич Одинцов — военный звездолетчик, один из дюжины оставшихся. И если есть у кого-то некое дело, за которое и взяться страшно, то норовят с ним обратиться к Виктору Андреевичу — он справится, он на корвете ходил, не с таким еще справлялся… Правда, до сих пор меня звали больше на поломки реакторов да наладки паростанций. Медицинская помощь — это нечто новенькое.
Я спросил:
— А кто она, откуда?
— Назвалась Лерой, больше ничего не успела сказать.
— Документы есть какие-то?
— Никаких. Откуда? Ей же лет девятнадцать.
Ну да, если ей девятнадцать, значит, девять лет назад было десять. В десять никаких документов еще нет.
— Не называла адрес, фамилию?
— Нам не до расспросов было. Думали, как спасти… — Ник добавил: — Я побуду с нею. Как только проснется, обо всем расспрошу.
— Ну а я посплю. Спокойной тебе.
Перед сном вышел ненадолго на улицу. Стояла двадцатиградусная жара — как всегда Полночь. Темно-серое небо.
Наше небо постоянно серое. В любое время суток — цвета свинцовой пули. Ни облачка, ни звезд — беспросветная мгла.
Но мне нравится думать, что в полночь небо становится чуть темнее…
Мне тридцать два года, из них девять я прожил здесь. Удивить меня чем-либо уже очень сложно. Так что явление девушки с собакой не помешало мне крепко проспать ночь. В конце концов, Нику двадцать один, и вполне естественно, что девушки под тем или иным соусом являются к нему…
Утром я вышел в кают-компанию, увидел братца, с горящими глазами мечущегося вокруг чайника, и понял: сейчас услышу невероятную историю таинственной незнакомки.
— Ее пытались убить!! — Выпалил Ник.
— И тебе доброе утро.
— Да, привет. Так вот, представь: ее пытались убить!
— На мою долю тоже кофейку свари…
Ник подбежал, сверкнул зрачками:
— Ты меня вообще слышишь?!
— Хочешь моей реакции? Ну, хорошо, реагирую: чушь это.
Еще какая чушь. Здесь никто никого не убивает. Убить человека в этом городе — все равно, что срубить пальму в оазисе посреди пустыни.