— Поверь мне, моя единственная, любимая, просто я тогда считал, что не имею права к тебе привязываться в сложившихся обстоятельствах, и нарочно был с тобой вредным, противным.
— Привязываться ко мне? — переспросила она, все еще не в силах поверить в реальность происходящего. Неужели Билл только что сказал ей, что любит ее? Возможно ли такое?
— Да, ты мне понравилась, можно сказать, с первого взгляда, — подтвердил он. — Но поначалу, так как я считал тебя виноватой в несчастье моего брата, я хотел подавить в себе это чувство, боролся с ним всеми силами. Я боялся, что моя привязанность к тебе отвлечет меня от исполнения моего коварного замысла, который мне хотелось осуществить во что бы то ни стало…
— Ах, вот почему ты так ужасно обращался со мной тогда, дома… Из-за своего плана? — спросила она, пораженная этим откровением. Ведь если бы он до конца так и оставался сухим и жестким с ней, она не осталась бы у него ночевать… И тогда между ними ничего не было бы…
— Я тогда только начал догадываться, что влюбился в тебя. И мой злокозненный план был в действии, когда мы работали с тобой. Я ведь злился на себя за то, что позволил себе увлечься такой женщиной, какой считал тебя тогда. Но ты вывела меня из этих размышлений, когда я заметил, что ты чуть не плачешь. Для меня это было такое блаженство — когда я несколько минут держал тебя в моих объятиях. Но тут снова вернулись мысли о Скотте и погасили мое сочувствие. Мне приходилось заставлять себя все время помнить про него, про его травму, — так мне было легче сосредоточиться на мыслях о мести, какую я тебе уготовил, как считал, вполне заслуженно.
Билл поник, и лицо его затуманилось, но он все так же крепко прижимал ее к себе. Келли посмотрела ему в лицо и поняла, что он пытается справиться с воспоминаниями о том, что произошло потом. И без слов поняла, что он вспомнил, как безоглядно и радостно она отдала ему себя.
— О, любимая моя! — произнес Билл, с трудом сдерживаясь. В глазах его заблестели слезы. — Ты даже представить себе не можешь, как я переживал, когда оказалось, что ты не только не спала с моим братом, но вообще не принадлежала до меня ни одному мужчине. Нестерпимые муки разрывали меня на части. На рассвете я покинул тебя. Я не мог ни о чем думать, кроме тебя. К тому же мне стало понятно, что Скотт, которому я всегда полностью, как никому другому, доверял, как оказалось, обманывал меня, намеренно ввел меня в заблуждение, давая понять намеками, что вы с ним любовники. И вот в таком состоянии, когда я не знал, как жить дальше и кому теперь верить, ты и застала меня тогда, на рассвете, когда вошла и сказала: «Доброе утро». Я повернулся и увидел тебя, понимая, что поступил с тобой подло, гнусно. Я ненавидел себя. Страшное бремя вины буквально придавило меня к земле, и я выместил это кошмарное состояние на тебе — злобно накинулся на тебя с обвинениями.
Келли знала, что до конца жизни не сможет забыть того момента, когда весь мир полетел вверх тормашками. Но, всмотревшись в Билла, она увидела, что если тогда весь мир для нее погрузился во тьму, то, по крайней мере, она была не одинока в своих страданиях, потому что сейчас при одном только воспоминании о том утре на лице Билла появилось несчастное затравленное выражение.
— Да, ты сказала, что любишь меня, и рассказала правду о том, почему расторгла помолвку. Но это, как ты понимаешь, только усугубило мое страшное чувство вины перед тобой — эта вина буквально распяла меня. Оказалось, что мы оба, братья Макгаурен, принесли тебе горе и страдание, каждый пo-своему. Презрели твою любовь и преданность — знаешь, это было просто невыносимо. Мне надо было куда-то уйти, убежать от этого, выйти на свежий воздух, чтобы хоть немного прийти в себя.
Келли не знала, догадался ли он по ее глазам, что эта его душевная агония причиняет ей боль. Но вдруг его горестное выражение немного прояснилось, и, на лице начала медленно проявляться улыбка, которая пробивалась наружу из самой глубины сердца. Она пронзила ее таким теплом, Келли не могла не улыбнутся Биллу в ответ. Да, теперь ей придется поверить, что он на самом деле любит ее.
— Кажется, я не очень долго гулял, — продолжал он, придвигаясь к ней. — Даже не могу вспомнить, сколько — несколько минут или час. Но когда вернулся домой, чуть ли не бегом — тебя уже не было. Я понял, что все погибло, я потерял тебя навсегда.
— Но все же не отчаялся, — хрипло шепнула она ему и посмотрела на него так, что Билл на время онемел, пока не утешился сладостью ее поцелуя. Наконец он оторвался от нее и посмотрел ей в глаза.
— Я так страдал без тебя, Келли, я так любил тебя, что просто не мог тебя потерять. — Он опять нежно поцеловал ее, и, когда Келли снова увидела его глаза, они были полны любви к ней. — Скажи мне еще раз те слова, которые я так жажду услышать, любовь моя, — попросил Билл. — Те слова, которые ты сказала мне когда-то. Только эти слова вернут моему сердцу покой — скажи, что ты не просто привязана ко мне.
— О, Билл! — воскликнула Келли, переполненная чувствами. Взгляд Билла, все в нем говорило ей, что теперь она может ему доверять, что он любит ее. — О, Билл, я так люблю тебя!
Часы тикали, минуты бежали, но Билл не мог утерпеть, чтобы не поцеловать ее еще раз. И он принялся целовать ее в жадно открытый рот, в глаза, покрыл поцелуями все лицо и так крепко сжимал ее в объятиях, словно не хотел больше никогда отпускать.
Наконец Билл отпрянул, насытившись любовью, которая светилась у нее в глазах, и вспомнил, что скоро они предстанут перед алтарем.
— Я тоже люблю тебя, моя единственная, — повторил он, держа ее лицо в своих ладонях. И с самым серьезным выражением лица спросил: — Ты перейдешь со мной через дорогу, Келли? Скажи, моя дорогая, согласна ли ты стать моей женой?
— Да, Билл… да, я согласна, — ответила она без колебаний так же серьезно и увидела, как лицо его озарилось счастливой улыбкой.
Билл вскочил, потянув ее за собой, вынул из лацкана красную розу и прикрепил к ее платью. Только от прикосновения его пальцев вся кожа Келли покрылась мурашками.
— Когда мы приедем в Суррей, там тебя ждут целые охапки цветов, — сообщил он, хотя и одной розочки переколотой с его пиджака на ее платье, было вполне достаточно, чтобы ее глаза заволокло слезами.
Затем, неспешно насладившись еще одним поцелуем, Билл крепко обхватил ее одной рукой и прижал к себе, не особенно заботясь, если, вдруг кто-то заметит, пока они переходят дорогу, что он ее обожает. А пока они шли через дорогу, он коротко сказал, что после венчания их ждет прием в доме дяди.
— А почему не у тебя? — хотя на самом деле ей было все равно, важно только, что они идут вместе, обнявшись, и Билл крепко, по-мужски прижимает ее к себе.
— Ко мне далеко ехать, — ответил он и заглянул ей в глаза. — А потом, мне не хочется, чтобы кто-нибудь остался у нас на ночь, знаешь ли. — И добавил с шаловливым видом: — Нам надо будет сегодня пораньше лечь спать — мы ведь завтра очень рано вылетаем.
— Да, твой отпуск! — вдруг вспомнила Келли.
— Наш медовый месяц, — поправил он.
Они стояли перед дверями церкви, Билл крепко держал ее за руку и вдруг стал сразу серьезным, собранным. Они шли по проходу, и знакомые, родные лица им улыбались. Друзья, все семейство Макгаурен, в первом ряду слева — Люси, Хью и обе их дочери…
Келли удивленно взглянула на Билла, и он понял, что она хочет спросить, как они все здесь оказались. Но вскоре все это забылось, кроме одного великолепного мига: они с Биллом стояли перед священником, и Билл решительным, беспрекословным голосом поклялся любить ее вечно.
Обручальное кольцо скользнуло на безымянный палец и пришлось Келли как раз впору. Билл обернулся к ней, посмотрел ей в глаза и прошептал, не замечая никого вокруг:
— Веришь ли ты мне, моя дорогая жена?
— Да, Билл, — торжественно произнесла Келли, тоже не видя никого, кроме него. — И всегда буду верить.