- Меня зовут Мэдог Аунфлай. Я владелец сида Фогруф и твой старший брат. Это, – кивок в сторону Кориона, – Корион Хов. Алхимик, профессор и слуга рода.
Златовлас перевёл. Блодвин ответил на рукопожатие и замер, распробовав вкус силы.
- Бедвир, – он расплылся в улыбке. – Ты Бедвир, Мэдог.
- Да, – кивнул Мэдог и медленно опустился на кровать. – Как ты? Что-нибудь болит?
Блодвин сел, цепляясь за руку лорда, и уткнулся ему в плечо.
- Нет. Просто странно пусто, – он прикоснулся к виску и груди. – Здесь. И слабость, словно от истощения. Но с тобой стало лучше. Мне сказали, что мой альтер эго что-то сделал с собой и повредил душу, поэтому пришлось разбудить меня.
- Да. Тебе, должно быть, очень непривычно, – мягко сказал Мэдог. – Другой язык, всё другое… Я бы испугался.
Блодвин весело фыркнул.
- Вчера мы отбивали атаку двух огромных огнедышащих ящеров, и я угодил под пламя. Поверь, очнуться холёным хлюпиком рядом с Владыкой и Судьёй вовсе не страшно. А узнать, что от драконов остались только небольшие ленивцы, а войны с людьми и друидами давно в прошлом, и вовсе – счастье. Что до языка – я его выучу, – перевёл Златовлас. – У нас большой бруиден? У нас есть жёны, дети? Ты научишь меня справляться с этим богатством?
Мэдог хрипло рассмеялся, когда Блодвин дёрнул его за косу. Корион почувствовал себя лишним и с позволения Владыки вышел.
Пропавшая Валенсия всё не давала покоя. Как? Как этой девушке безо всякой магии удалось остаться совершенно незамеченной? Создавалось ощущение, что жила всё это время она вовсе не в Тенбруке, а на берегу Кориона. Но вот только не было в его владениях второго дома, в котором девушка могла бы жить холодной зимой. Плюс он бы сразу узнал, вздумай она приблизиться хоть к одному.
Судя по олимпийскому, совершенно непробиваемому спокойствию Вадима, тот что-то о сестре знал. Знал, но не говорил. Почему? Ведь мальчишка фактически указал на неё как на владелицу гребня. Почему же он всё не говорил, где она скрывается? Не мог справиться со своей ревностью? Валенсия ведь явно не знала о том, что гребень предназначался ей, а если и знала, то не выдала это знание ни жестом, ни словом. Не хотела за него? Вадим всё-таки рассказал ей о больших семьях эльтов? Валенсия всё же посчитала это неприемлемым для себя, несмотря на всё влечение? Но почему же не сказала? Корион бы понял и не настаивал, а гребень подарил бы просто так. Наверное. Всё же Валенсия была слишком простым решением… Но ведь недаром именно близнецы знали мелодию его рода и ту, напоминающую о кострах, степях и древних воинах. Откуда? Ведь Вадим не принадлежал его роду, получалось, что песню жертвоприношения помнила Валенсия. Но и тут опять-таки возникал вопрос. Это эльты при определённых условиях могли вспомнить прошлую жизнь. Люди – нет. Вообще. Совсем.
Разве что Валенсии помог Вадим? Эльт же, наполовину друид…
Но откуда тогда воспоминания у Розы Чембер? Чембер – эльт, она, в отличие от Валенсии, действительно могла помнить. И её кандидатура выглядела гораздо, гораздо убедительнее… Волхов же мог и ошибаться, а мелодия рода… Может быть, он действительно её помнил из прошлой жизни…
Проходивший мимо целитель поздоровался с Корионом. Тот рассеянно ответил и, обнаружив, что встал, направился дальше, к покоям Вадима. Им определённо было нужно поговорить.
Эрида задала очень правильный вопрос о смене подхода. Корион вновь и вновь скатывался к рассуждениям, пытался опереться на логику и разум. Он думал, кому нужно подарить гребень, а не кому хочется. Кому же хочется подарить? Кому бы он подошёл?
Корион не поленился – достал гребень, внимательно всмотрелся в оленя, попытался представить…
И провалился в запах костра и жареного мяса, треск полена, хмельное сочетание тепла пламени с морозным воздухом, звонкий зловещий смех, весёлый угар погони среди поющего парка, полыхающие золотом кудри – шапка давно слетела и потерялась где-то в сугробах – и первый укус молодых клыков в шею, игривый укус хитрого лисёнка, который тут же испугался своей дерзости. Пушистые кудри лезли в нос, горели на солнце. Древнее золото смотрелось бы среди всего этого буйства юности, ярких фенечек с полузабытыми узорами и такой же древней, невероятно земной силы. Очень хорошо бы смотрелось…
Так же хорошо, как в строгой толстой косе из пепельных волос, среди приглушённых красок и несовершенства человеческой красоты, с холодным серо-голубым взглядом; в женских руках, которые как нежно гладили, так и со стальной уверенностью вонзали нож между вражеских пальцев… Или держали скальпель, готовые метнуть в любой момент, наплевав на все последствия, а лицо дышало безумием, что так и желало чиркнуть осколком стекла по горлу… Тем же напряжением, словно натянутой струной, дышал и скифский олень…