– На что, мам? – спросила дочь.
– На то, чтобы выбросить все это!
– Но ведь никто не купит квартиру со всем этим барахлом! – резонно и спокойно сказала дочь.
Вера резко замахнулась, чтобы дать пощечину, но остановилась – она никогда не поднимала на дочь руку!
– Это барахло, – закричала она – мои мама и папа! Значит, когда-нибудь и я, и мои вещи будут для тебя барахлом?! Знаешь что?! – она гневно взглянула на дочь, – значит, и ты для твоих детей будешь когда-нибудь барахлом.
– Как хорошо, что у меня их еще нет! – отшутилась дочь, – знаешь что, тогда я их лучше не заведу! Ладно, мам, извини! – дочь обняла Веру, – но ведь правда, куда-нибудь – то нужно деть!
Поплакали, посидели.
– Ладно. Пойдем смотреть! – поднялась Вера с дивана.
В родительской спальне над кроватями в светло-коричневых рамках были развешаны фотографии Веры и внучки. Рамки обвиты небольшим веночком из искусственных цветов.
– Вся семья в сборе! – улыбнулась Вера. – Мама и папа в своих постелях, и мы с тобой над их головами.
Больше фотографий не было. Зато открыв первый ящик прикроватной тумбочки, увидели две школьные тетрадки. Обложки были уже пожелтевшие.
– Мам, смотри! – воскликнула дочь- это же одна твоя, другая моя тетради за первый класс!
Дальше аккуратно перевязанные лентой увесистой стопочкой лежали поздравительные открытки.
Обе сели на кровать и развязали стопку.
– Мам! – это же моя поздравительная открытка бабушке! – узнала дочь! – Смотри: «Бабулечка, сднем рожденья!»
– В трех словах три ошибки! – заметила Вера.
– Так это же, наверное, в классе третьем! Смотри, какой почерк!
– А это моя! – обрадовалась Вера, – Мамочка! С днем рождения! Давай бухнем!
– Ничего себе! – засмеялась дочь.
– Ну, так, судя по всему, мне было уже двадцать лет!
Дальше в тумбочке с портретами Веры и дочери были два маленьких зубика и две пряди волос.
– Мама говорила, что она их иногда вынимала и нюхала, – задумчиво сказала Вера.
Последний ящик также был заполнен перевязанными пачками открыток и писем.
Одну пачку, дочь стала развязывать.
– Мам, с изумлением позвала дочь. – Похоже, что они друг другу писали! –
– Закрой немедленно! – строго сказала Вера, – И никогда не читай. Это не для нас с тобой. Это их личная жизнь. Пусть с ними и останется!
– А как? – спросили дочь.
– Не знаю, Вера пожала плечами, – Если бы раньше знала, надо было бы в могилу положить!
– А теперь – в помойку – сказала тихо дочь, завязывая пачку.
– В помойку ничего не будет, – решительно ответила Вера, сейчас что-нибудь придумаем.
Дочь подошла к окну, долго смотрела на улицу. Повисло молчание.
Вера подошла и обняла ее за плечи. По щекам дочери катились слезы.
– Мам, ну почему так, – воскликнула дочь,– вот в этой комнате жили два человека. Они же не всегда были дедушкой и бабушкой! Здесь они любили друг друга, говорили всякие слова, читали газеты, но вот…. И все! И нет ничего! И будут здесь жить другие люди. И они умрут. И опять нет ничего! И я тоже умру!
– И я, – ответила Вера. Думать только об этом не надо.
И обе заревели. Конечно, думать об этом не надо. Но сейчас ни о чем другом, думать невозможно! И чтобы как-то отвлечься, Вера решительно вытерла слезы на щеках дочери и сказала:
– Все. Давай подумаем, что делать с одеждой. Одежды было много.
Конечно, за долгую жизнь родителей, (хотя семьдесят лет разве долгая?) львиная доля устаревшей, просто надоевшей одежды была выброшена.
Бабушка одеваться любила, да и отцу покупала костюмы только мама, гардероб, который они перебирали, отодвигая вешалки, был гардеробом пусть уже не молодых, но хорошо одетых людей.
Не говоря уж о том, что после слов, «это мамина любимая кофта», или, «это модное пальто она купила специально для прогулок», выбросить их в помойку просто рука не поднималась, вещи-то были практически новые и дорогие, и опустить их в мусорку было кощунством.
– Надо отнести все в какой-нибудь благотворительный фонд, – подсказала дочь.
Вера покачала головой. Лет пятнадцать назад, когда умерла бабушка, мамина мать, встала такая же проблема. Вместе с мамой Вера обегала с десяток организаций, которые относились к благотворительным.
Бабушка была преподавателем в музыкальном училище, вела светский образ жизни. Часто бывала, как она выражалась, «в концертах» и одевалась очень хорошо.
Поэтому нигде у них ничего не взяли, сказали, что их прихожане одеваются скромно и наряды для барынь им не нужны.
В других фондах не брали, потому что данный фонд ориентирован на молодежь, а другой на многодетных матерей, которым нужны детские вещи, а в сэкен-хенде вообще оскорбили, сказали, что если покупаете такие дорогие вещи, зачем тогда выгадывать копейки, чтобы продать! И вообще к ним состоятельные люди не ходят!