Но Ли мне отомстил. Не знаю, кто посмеялся последним... или вскрикнул. Обычно, когда я теряю над собой контроль, вскипаю, пусть от веселья или от злости, я всё равно наблюдаю за собой со стороны и думаю с улыбкой: «Ну просто маньячка!» Часть моего ума всегда остаётся незатронутой, она способна наблюдать за тем, что я делаю, думать об этом, осознавать. Но в тот день с Ли было не так. Я полностью затерялась в бурном потоке чувств. Если жизнь есть борьба с эмоциями, то я проиграла. И это пугало.
Когда Гомер закричал, что пора начинать совещание, я испытала облегчение.
— Интересная книга? — спросила я Робин.
— Да, вполне, — ответила она. — Нам её нужно прочитать для урока английского.
Мы всё ещё не привыкли к тому факту, что мир изменился и занятия в школе не начнутся в обычный день. Наверное, нам бы следовало радоваться, что не придётся ходить в школу, но мы не радовались. Мне уже хотелось снова начать нагружать мозги, ломать голову над новыми идеями и трудными теориями. Я в тот момент решила, что последую примеру Робин и прочитаю какую-нибудь из самых трудных книг, привезённых в Ад. Была там одна историческая, под названием «Алая буква», выглядела она достаточно сложной.
— Итак, — начал Гомер, — мы должны принять кое-какие решения, ребята. Я каждые пять минут смотрю на небо, всё жду, когда американские военные запустят свои большие зелёные вертушки, но что-то их не видно. И Корри пока не поймала по радио никаких новостей, которые говорили бы, что помощь идёт. Похоже, нам ещё какое-то время придётся обходиться своими силами. Думаю, мы должны сами всё решать, учитывая, что теперь мы чуть больше знаем о ситуации. Первое — мы можем сидеть тихо и ничего не делать. И ничего плохого в этом нет. Всё говорит в пользу такого решения. Мы не готовы для военных действий, и очень важно и для нас самих, и для наших родных, а может, даже и для страны, чтобы мы остались в живых. Второе — мы можем попытаться как-то вызволить родных, а заодно и других людей с территории ярмарки. Дело трудное и, скорее всего, для нас даже невозможное. Я хочу сказать, у нас есть винтовки и пистолеты, но это же просто пугачи по сравнению с тем, что есть у тех турок. Третье — мы можем что-нибудь сделать для того, чтобы помочь хорошим парням. То есть нам, добавлю я, если кто-то здесь запутался. — Он усмехнулся, посмотрев на Робин. — Мы можем включиться в какие-то действия, которые могли бы помочь нам выиграть эту войну и освободить нашу страну. Есть и другое, что мы могли бы сделать, — например, перебраться куда-нибудь или сдаться, но не думаю, что последнее даже стоит обсуждать, разве что всё этого захотят. В общем, на самом деле вариантов три, я так думаю. Три варианта, и мне кажется, пора выбрать один и придерживаться его. — Гомер откинулся назад, сложив руки на груди, и снова опустил ноги в ручей.
Все довольно долго молчали, наконец Робин приняла вызов.
— Я до сих пор не уверена, правильно это или нет, — сказала она. — Но не думаю, что смогла бы сидеть здесь месяцами, ничем не занимаясь. Это чисто эмоциональное — не могу, и всё. Я согласна с Гомером в том, что территория ярмарки для нас недоступна, но мне всё-таки кажется, мы должны отсюда выбираться и что-то делать. С другой стороны, мне совсем не хочется убивать людей. Я читала книги о Вьетнаме, вроде «Падших ангелов», где рассказывается о том, как женщины прятали бомбы в одежде собственных детей, а потом позволяли солдатам взять ребёнка на руки — и взрывали его. У меня и так уже ночные кошмары из-за тех людей, которых мы сбили грузовиком. Но полагаю, мои кошмары — сущая ерунда по сравнению с тем, что приходится переживать другим людям. Мои кошмары — это просто цена, которую я должна заплатить. И несмотря на то, что наши враги говорят о «чистом» вторжении, я всё равно думаю: любая война — дело грязное, подлое и мерзкое. Ничего «чистого» нет в том, что они взорвали дом Корри или убили семью Френсис. Я понимаю, что это противоречит тому, что я говорила чуть раньше, но мне так не кажется. Я могу понять, почему те люди вторглись в нашу страну, но мне не нравится то, что они делают, и я не думаю, что это можно как-то оправдать. Нам эту войну навязали, и у меня нет желания принимать всё смиренно. Надеюсь только, что нам удастся избежать того, чтобы совершать слишком много грязного, и подлого, и мерзкого.