Германские военно-морские и военно-воздушные силы дальнего действия получили теперь свободный выход к Атлантике: более им не требовалось идти извилистым путем через узкие моря, окружающие Британские острова. Они могли прорываться через туманные водные просторы на севере, могли выйти из Бреста или портов Бискайского залива — и оказаться там, где это необходимо.
Впервые за всю историю Великобритании коммуникации между Островами и американским континентом действительно оказались в опасности — и именно в тот момент, когда получение военной техники из США, продовольствия и воинских контингентов из стран Содружества стало жизненно важным. Возникла очевидная необходимость содержать с целью защиты судоходства от угрозы со стороны немецких надводных рейдеров и подводных лодок соответствующий военно-морской патруль.
Создание соединения “Н” и Западного патруля было смелым шагом — особенно в сложившихся условиях, когда флот был дезорганизован понесенными потерями.
Проходили дни, и к британцам стала просачиваться скупая информация о передвижениях неприятеля. Допрос беженцев и военнослужащих, в последний момент бежавших из германской западни, дал информацию о значительном сосредоточении немецких боеприпасов и авиации на аэродромах Бельгии и Северной Франции. Радарные станции, которые образовывали так называемую внутреннюю цепь противовоздушной обороны Великобритании, иногда обнаруживали эскадрильи вражеских самолетов как над удаленными от моря территориями, так и в районе Амьена. Кроме того, некоторая не слишком обширная информация поступала от возвращающихся с заданий эскадрилий бомбардировщиков, а также от фоторазведотряда RAF под командованием маршала авиации Фредерика Боухилла: из фотографий, снятых одиннадцатью специальными самолетами-разведчиками. (Только три самолета этой службы относились к современному классу и были “спитфайрами” разведывательной модификации.)
По ночам подходы к острову патрулировались малыми кораблями и авиационными патрулями берегового командования. Часовые с вершин утесов пристально вглядывались в небо, пытаясь разглядеть при свете яркой луны приближающиеся вражеские самолеты.[144] <Силуэты немецких кораблей>[145]
Британские конвои, двигавшиеся по морю, и береговые наблюдатели недолго напрягали глаза понапрасну. Вскоре ночные небеса стали озаряться ярким, будто дневным, светом и наполняться ревом самолетных двигателей Второго воздушного флота Кессельринга, равномерно усиливающего нажим. День за днем и ночь за ночью, пока приближался “S-Day” “Морского льва”, воздушная битва владела умами и напоминала британским начальникам штабов о том, что минута, которой они боятся больше всего на свете, скоро наступит. Флот настаивал на своей первоначальной версии: при благоприятных условиях враг может высадить с маломерных быстроходных судов несколько тысяч человек. Считалось, что в наиболее угрожаемом положении находится участок между Уошем и Лэнд-Эндом на юго-западном побережье Великобритании.
Моряки полностью соглашались со штабом военно-воздушных сил, который верил, что вторжение с моря неосуществимо до тех пор, пока истребительной авиации RAF под командованием маршала авиации сэра Хью Даудинга не нанесено серьезного поражения.
Однако если такое случится, опасность победоносного немецкого “воздушного блицкрига” станет абсолютно реальной, — этого уже никто не отрицал. И пусть даже явные признаки, указывающие на скопление вражеских кораблей и войск вблизи французских портов, и не были обнаружены британцами, — имелись все основания утверждать, что сосредоточение сил для вторжения начато.[146] <Стр. 84–85 — Воспроизведение английской листовки, обращенной к предполагаемым оккупантам>[147]
IV. Британия прижата к стене
Когда 5 июля начались постоянные ежедневные налеты на Британию, это, несмотря на повсеместное ожидание агрессии, вызвало некий шок. Британцам в резкой форме объяснили, что они более не живут на отдаленной от полей сражения территории. Бездеятельность в девятимесячной “странной войне”, начавшейся в сентябре 1939 года, в свое время привела к тому, что у англичан исчез страх перед бомбардировками с воздуха, хотя до войны предсказывались и массовая гибель людей, и огромные разрушения. В ту зиму меры по гражданской обороне оценивались как перестраховка. Теперь же, когда разговоры о надвигающемся вторжении были у всех на устах, когда появлялись люди с повязками на руках, называющие себя “добровольцами”, когда гудела вражеская авиация, были слышны выстрелы зенитных орудий, свист и взрывы редких пока бомб, жители Островов впали в ту невероятную смесь отчаяния, паники, твердости, скептицизма и эйфории, которая характерна для времен очередного исторического Армагеддона, избежать которого нации уже не удастся. К середине зимы, однако, население Лондона приучило себя[148] к мысли о невозможности воздушных налетов, так что с приходом июня более трети столичных хозяйств не обеспокоились принятием даже элементарных мер предосторожности на случай бомбардировок, если не считать обязательного ночного затемнения.