Одетая лишь в корсет и сорочку, девушка вошла в уборную, примыкавшую к спальне, и посмотрелась в зеркало. По плечам рассыпались ненавистные черные как смоль локоны. На мраморном столике стоял таз с водой, в которой плавали ломтики лимона. Взяв один, Джасмин принялась тереть им левую руку. Струясь по коже, сок стекал в таз.
– Ну же, ну, – умоляла Джасмин. – Ну, пожалуйста, на этот раз должно получиться. Пусть я буду такой же белокожей, как они.
Ломтик наконец выпал из онемевших пальцев Джасмин. В воздухе витал аромат лимона, а руку покрывала его сочная мякоть. Растертая кожа на запястье горела огнем. Джасмин сполоснула руку в тазу, насухо вытерла ее и подняла полотенце. Никакого результата. Ее кожа осталась такой же темной, как и, прежде. Не персиковой, как изнеженная английская роза, а коричневой, как ореховая скорлупа.
Джасмин подняла затуманенный слезами взор и посмотрела в зеркало. Девушка зло отерла кулаком струящиеся по щекам слезы. «Не буду плакать», – говорила она себе, Но все равно плакала.
Томасу стоило большого труда унять свой гнев, когда все вокруг смеялись над Джасмин.
– Вот так представление. Ты специально нанял ее развлекать гостей, Томми? – покатываясь от смеха, спросил его лучший друг Оукли.
– Замолчи. Вы все замолчите! – рявкнул Томас. Он крепко схватил мать за локоть и, окинув гневным взглядом разинувших рты гостей, повел ее прочь. Он повернулся к графине и сдернул с лица повязку, закрывавшую глаз.
Самодовольство, написанное на лице леди Кларедон тут же уступило место столь знакомому выражению муки. Гнев Томаса наконец выплеснулся наружу:
– Черт возьми, мама! Ты вела себя глупо и невероятно жестоко.
– Томас, прошу тебя, не устраивай сцен.
– Ты ее уже устроила. Ты, твердившая мне о том, как нужно уметь вести себя в обществе. Жаль, что ты не следуешь своему же собственному совету.
Голубые глаза леди Кларедон расширились от удивления.
– Господи, Томас, я ведь не отказываюсь от своих слов. Но они относятся лишь к тем, кто равен тебе по положению. Мисс Тристан нам не ровня. Она египтянка.
– Джасмин – племянница герцога Колдуэлла, того самого человека, с которым я веду дела. А ты вела себя, как жена лондонского трубочиста, – гневно бросил Томас.
– По крайней мере, жена трубочиста – англичанка.
– Ты хочешь подвергнуть ее остракизму лишь из-за ее происхождения? А как насчет ее семьи? Пора перестать их игнорировать.
– Я ничего не имею против семьи виконта Арндейла, – возразила леди Кларедон. – Его родной семьи.
Родной семьи. Но это не относилось к Джасмин, которую лорд Арндейл удочерил. Виконт объявил девушку своей дочерью, но в обществе его не поняли. Джасмин, с ее бросающейся в глаза необычной внешностью, темной кожей и раскосыми карими глазами, не имела ничего общего со светлокожим голубоглазым виконтом.
Леди Кларедон продолжала:
– Я даже пригласила дочь виконта Арндейла Лидию на день рождения Хоуп на следующей неделе. Так что видишь, Томас, я готова принять его детей в свой круг. Лидия – милая девочка. И очень похожа на отца.
– На своего отца-англичанина.
– Да, конечно. Бедняжке пришлось бы ох как непросто, родись она похожей на мать. – Графиня презрительно фыркнула. – Эту египтянку. Благодарение Богу, она редко выходит из дома.
Томас принялся расхаживать взад и вперед по террасе, словно она была палубой корабля. Только этот корабль никуда не плыл, а дрейфовал в до боли знакомых водах. Сколько раз его отец и мать разглагольствовали подобным образом?
Только сегодня он был слишком разгневан и посему бросился в атаку:
– Да, Джасмин не приглашали, но ты вела себя по отношению к ней ужасно. В то время как она заслуживает уважения.
Графиня фыркнула.
– Я уважаю тех, кто заслуживает моего уважения. Египтяне стоят гораздо ниже нас по интеллекту. Я не говорю уже о моральных аспектах. Эта девушка безнравственна, Томас. Вспомни, как я поступилась своими принципами и пригласила ее к тебе на день рождения. Она рассказывала об отвратительных египетских танцах и даже совершала непристойные телодвижения, называя это «танцем живота»! Это было ужасно! Помяни мое слово, Томас: она еще совершит преступление. Это у язычников в крови. Все они хитрые дьяволы. Дикие и необузданные, как тот конь, что сбросил твоего брата. О, мой бедный Найджел, ты покинул нас навсегда. А все эта проклятая арабская кобыла!
На последних словах голос леди Кларедон сорвался на визгливый фальцет, ранив Томаса в самое сердце, подобно острому кинжалу. Надежда искоренить предубеждение матери давно истаяла.
– То, что ты обвиняешь коня в смерти моего брата, не вернет нам его, мама, – тихо произнес Томас, когда на глаза матери навернулись слезы. – Арабские скакуны помогают нам приумножить наше состояние. А торговля ими в Европе дает тебе возможность устраивать балы, подобные сегодняшнему.
«Ведь это я настоял на покупке этой кобылы у племени хамсин, когда услышал, как Джасмин хвасталась ее родословной, – с горечью подумал Томас. – Это моя лошадь убила Найджела».
Графиня отерла глаза.
– Держись подальше от этой девки. Она отравляет все, к чему прикасается.
– Она не девка. Как бы ты к ней ни относилась, я завтра нанесу визит виконту и извинюсь перед Джасмин от имени нашей семьи. Всей нашей семьи, – прорычал Томас.
– Ты не посмеешь!
– Я не позволю ей думать, что одобряю твое поведение. Ты называешь арабов некультурными, но сама вела себя как настоящая дикарка.
Губы графини задрожали.
– Она ужасный человек. Я знаю это. Умоляю, держись от нее подальше. Я не переживу, если с тобой случится что-то плохое. Ты все, что у меня есть, Томас. Пожалуйста. – С этими словами графиня отерла слезы, гордо расправила плечи и пошла прочь.
Глава 5
Ночью он пришел к ней.
Его высокая атлетическая фигура четко выделялась в серебристом свете луны. Одетый в темные бриджи, облегающие мускулистые ноги, и белоснежную сорочку с закатанными рукавами, он стоял в дверном проеме. Ветер ласкал его густые темные волосы, точно руки любовницы: Он хрипло произнес ее имя. В его голосе читалась тоска и отчаянное желание.
Джасмин села на постели, натянув одеяло до подбородка.
– Томас, что ты здесь делаешь?
– Ищу тебя. Мне необходимо было тебя увидеть. Я не переставал думать о тебе.
Поджав под себя ноги, Джасмин хмуро посмотрела на молодого человека.
– Твоя мать выгнала меня, а ты даже не попытался ей помешать. И после этого ты пришел ко мне в спальню под покровом ночи, чтобы никто тебя не увидел? Очень смело, сэр Пират. Убирайся.
– Нет. – Томас медленно подходил к постели. – Не могу. – Он глубоко вздохнул. – Ты нужна мне. Если бы я был пиратом, то перекинул бы тебя через плечо и отнес на свой корабль.
С гулко бьющимся сердцем Джасмин смотрела на молодого человека.
– И что потом? – прошептала она.
– А потом я заперся бы в своей каюте и овладел тобой.
Низ живота обдало жаром, и Джасмин облизала пересохшие губы.
– Ты бы не посмел.
– Посмел бы, – тихо произнес Томас. Его низкий голос завораживал. – Я хочу тебя, Джасмин. Одну тебя. И ты будешь моей. Я непременно закончу то, что мы начали сегодня вечером на террасе.
Джасмин не могла отвести глаз. Не могла мыслить здраво. А Томас уверенно приближался. Он дернул за одеяло, обнажив Джасмин. Ее белоснежная ночная сорочка манила в темноте, подобно маяку.
Джасмин отползала назад, пока не уперлась в деревянную спинку кровати. Без тени улыбки Томас скинул с себя рубашку. Его грудь покрывали шелковистые волосы, а на плоском животе играли мышцы.
Взгляд Джасмин скользнул ниже. Она тихонько вскрикнула, заметив выпуклость под тканью бриджей. Джасмин была девственницей, но однажды она видела, как на сеновале один из конюхов занимался любовью с горничной. Девушка знала, что значит эта выпуклость. Томас хотел ее. Не как наследник титула и не как аристократ, а как обычный мужчина.