Повинуясь внезапному порыву, полковник принюхался. Он сразу же узнал этот запах – у его солдата действительно был разворочен живот. Он насмотрелся на это, еще когда служил во Вьетнаме.
Тепперман вскочил на ноги, от ужаса кончики его усов встопорщились, как у кота.
– Прекратить съемку! – закричал он. – Стойте! Что-то случилось! Это человек ранен по-настоящему. Наверное, кто-то перепутал патроны!
Не обращая на его крики внимания, Джиро Исудзу продолжал, размахивая мечом, дирижировать стрельбой.
– Исудзу, Бронзини! Бронзини! – надрывался Тепперман. – Боже мой, неужели никто меня не слышит?
Не ведая, что творит, полковник бросился со своего места вперед, и в ту же секунду петарды, прикрепленные к его мундиру, взорвались, разбрызгивая во все стороны краску, но он уже не обратил на это внимания.
– Остановитесь! Выключите камеры! – снова завопил Тепперман, но увы, безрезультатно.
– Проклятие, как же это у них называется? – пробормотал он, и, наконец, вспомнив, закричал, сложив руки рупором, – Новый дубль!
Тем не менее, стрельба не умолкала. Вокруг падали на землю его солдаты.
Некоторые из них были действительно забрызганы краской, но другие внезапно застывали в странных позах с неестественно вывернутыми руками и ногами.
Голова одного из морских пехотинцев разлетелась на кусочки, и такое не смог бы изобразить ни один голливудский мастер по спецэффектам – все это было до ужаса правдоподобно, и полковник Эмиль Тепперман, наконец, тоже это понял.
Въезжающие в ворота танки бесстрастно подминали под себя тела солдат.
Некоторые были уже мертвы, другие же просто играли свои роли, так и не успев осознать, что в сценарии произошли существенные изменения. Когда они попадали под лязгающие гусеницы, на лицах их отражалось непонимание, которое быстро сменялось ужасом и страшными стонами.
Ситуация полностью вышла из под контроля.
Тепперман продолжал кричать, пока не охрип. Наконец, ему удалось пробраться между грохочущими танками и грудами трупов к Джиро Исудзу.
Схватив японца за шиворот, полковник рывком повернул его к себе.
– Прекратить съемку! – проорал он. – Приказываю вам немедленно остановить это! Что вы творите?
– Мы снимаем, – ответил Джиро, показывая на огромный рыбий глаз кинокамеры, направленный прямо на них.
– Это же настоящая резня, бойня, и вы все это снимаете!
– Хоростые, – обнажил в улыбке зубы японец. – Не надо беспокоиться.
– Но танки-то не холостые, они давят людей. Вы же слышите эти стоны!
– Возможно, кто-то допускать ошибку. Ваш пистолет, пожалуйста. Я проверить.
Изумленный Тепперман позволил Джиро Исудзу взять свое оружие. Японец был настолько уверен в себе и спокоен, что на секунду полковник засомневался, действительно ли то, что творится у него перед глазами, происходит на самом деле.
Приставив ствол пистолет к виску полковника, Исудзу сказал:
– А теперь, для камеры. Вы сдаете нам вверенную вам базу?
– Да, конечно, – пробормотал Тепперман.
– Пожалуйста, четче.
– Я сдаюсь, – смог, наконец, выговорить полковник.
– Сейчас я нажму курок. Не волноваться, патрон хоростой. О'кей?
Тепперман застыл на месте, говоря себе, что холостой патрон не может причинить ему никакого вреда. Он так и не узнал, что ошибся, потому что, когда Джиро нажал на курок, полковнику показалось, как будто на голову ему обрушился кузнечный молот. Воспламенившийся порох проделал у него в голове дырку, и вырвавшийся из патрона пыж глубоко вошел ему в мозг. Тепперман замертво рухнул на землю, как если бы его сразила обычная свинцовая пуля.
Единственная разница заключалась в том, что от пыжа не осталось выходного отверстия.
– Никогда не сдавайся, – назидательно заметил Джиро Исудзу, хотя полковник уже вряд ли мог его услышать. – Воин не должен покрывать себя позором.
Глава 12
За время его кинематографической карьеры Бартоломью Бронзини обвиняли во многом. Его критиковали за то, что он зарабатывает слишком много денег, причем, в основном, богатые. Несостоявшиеся актеры, отринутые Бродвеем, упрекали Бронзини в невыразительной игре. Его считали излишне плодовитым, особенно люди, которые в анкете в графе «домочадцы» моли указать только «коккер-спаниель».
Бронзини уже успел к этому привыкнуть – такова была цена, которую приходилось платить за славу. Примерно то же самое, как постоянно подписывать автографы «для моих родственников».
Единственное, что по-настоящему смущало Бронзини, было обвинение в жульничестве, поскольку, играя солдата-супергероя Дэка Гранди, он сам никогда не служил в рядах Вооруженных Сил США.