– Что вы с ним сделаете? – поинтересовался Чиун, когда они с Нишитцу остались наедине.
– Это уже моя забота. Детей вам вскоре передадут.
– Мне понадобится транспорт, – сказал Чиун. – Достаточно большой, чтобы отвезти сразу всех в индейскую резервацию.
– Как вам угодно. А теперь, уходите, у меня много работы.
– Я в очередной раз готов выслушать ваши требования, – предложил Чиун.
– У меня и сейчас нет никаких требований. А сейчас, пожалуйста, уходите.
Чиун проследил взглядом за хрупким старым японцем, пока тот, прихрамывая, шел к столу. Губы его сжались, и, не говоря ни слова, он исчез, шурша развевающимися полами кимоно.
Конвоиры бросили Бартоломью Бронзини в кузов бронетранспортера и захлопнули за ним дверь. Бронзини остался в полной темноте, и почувствовал, как на него накатила волна страха, не имевшего ничего общего с боязнью за свою собственную жизнь.
Ехать пришлось долго, он даже подумал, что они, наверное, уже выехали из города. Наконец машина остановилась. Когда ведущая в кузов дверь открылась, свет резанул Бронзини по глазам. Очевидно, его конвоиры сочли, что он слишком медлит, и Бронзини бесцеремонно вытащили наружу. Некоторое время он моргал, привыкая к освещению. В лучах закатного солнца предметы отбрасывали длинные лиловые тени.
– Вперед, – рявкнул один из солдат.
Бронзини повели к сгрудившимся неподалеку строениям, на одном из которых виднелась вывеска «Юмская тюрьма-музей». Это была сувенирная лавка.
На ходу Бронзини огляделся по сторонам. Остальные здания представляли собой мрачного вида каменные казематы в испанском стиле – тюремные камеры.
На столбе висела дощечка с надписью: «Стоимость билета 1 доллар 40 центов с человека. Лицам до семнадцати лет вход бесплатный».
– Я что теперь, музейный экспонат? – проворчал себе под нос Бронзини. Наверное, люди с удовольствием заплатят по пятерке, чтобы взглянуть на лучшего простофилю двадцатого века.
Его провели через ворота и потащили дальше, мимо пустых камер. С тех пор, как они вышли из бронетранспортера, конвоиры не проронили ни слова.
– Ну, мне, как всегда, везет, – храбрясь, попытался усмехнуться Бронзини. – Первый раз приходится играть вживую, а зрители – что твои манекены.
Когда они дошли до конца мрачного прохода между камерами, улыбка сползла с его сицилийского лица. Несколько японцев трудились в поте лица, возводя какую-то конструкцию из бревен. Несмотря на то, что сооружение было еще не закончено, Бронзини узнал в нем виселицу. У него засосало под ложечкой.
Бронзини затолкали в одну из камер и навесили на дверь замок. Подойдя к зарешеченному окошку, он выглянул наружу. Перед ним отлично были видны строительные леса. Рабочие как раз поднимали поперечину, к которой должна была крепиться петля.
– О Господи! – У Бронзини подступила тошнота к горлу. – По-моему, я уже видел это в чертовом сценарии!
Подошел сочельник, но приготовленные близким подарки были забыты. Никто не пел рождественских песенок, из-за недостатка прихожан были даже отменены церковные службы.
Вся страна была прикована к экранам телевизоров. Обычные передачи отменили, и, впервые за несколько лет сериал «Как прекрасна жизнь» не шел ни по одному каналу. Вместо этого беспрерывно показывали информационные выпуски, в которых комментаторы сообщали об очередных новостях «Юмской трагедии».
Эти новости представляли собой все ту же хронику первых часов после захвата города. Хотя их крутили уже десятки раз, это были единственные доступные прессе материалы. Белый Дом несколько раз объявлял, что вскоре президент выступит с обращением к народу, но всякий раз это событие откладывалось. Даже из «неофициальных источников» на этот раз ничего не просачивалось – ситуация была слишком угрожающей.
Затем, посредине прямого эфира из Юмы, во время которого распевающие рождественские песенки люди расстреливались из автоматов, на экране снова появилось лицо Немуро Нишитцу, объявившего себя Правителем города.
– Я приветствую американский народ и правительство, – произнес он. Когда идет вооруженный конфликт, порой приходится прибегать к тяжелым мерам, чтобы поскорее покончить со сложившейся ситуацией. Такой момент настал сейчас, в канун одного из самых почитаемых вами праздников. Завтра наступит третий день с момента захвата Юмы. Ваше правительство не предприняло никаких шагов, чтобы выбить мои войска из города. Честно говоря, они просто не могут этого сделать, но боятся в этом признаться. Но я заставлю их это сделать. Я бросаю им вызов, и если правительство Соединенных Штатов не бессильно, то пусть оно докажет это. Завтра утром, в знак презрения, которое я испытываю к ним, будет повешен ваш любимый герой, Бартоломью Бронзини. Казнь назначена на семь часов. Это событие, ставшее суровой необходимостью, будет транслироваться в прямом эфире. А до тех пор я остаюсь Единовластным Правителем Юмы.