— Остановите их! — верещал Исудзу. — Защищайте Бронзини! Живо!
Телохранители бросились вперед, и толпа моментально обрушилась на них.
Бронзини попытался прорваться вперед, но противников было слишком много. Он схватил одного из пикетчиков за горло, и в этот момент прозвучал выстрел.
Человек, которого железной хваткой держал Бронзини, дернулся и обмяк. Когда, упав, он ударился об асфальт, в голове у него что-то хрустнуло.
— Какого дьявола! — завопил Бронзини. — Кто стрелял? Кто это был?
Ответ он получил через несколько секунд, когда, почувствовав, что кто-то тянет его за ремень, обернулся, и увидел одного из телохранителей-японцев. — Пусти, — рявкнул Бронзини. — Не видишь, он тяжело ранен!
— Нет, идите за мной.
— Я сказал пус...
Бартоломью Бронзини так и не успел договорить, потому что земля и небо внезапно поменялись местами, и он понял, что лежит на спине. От резкого удара у него перехватило дыхание, и Бронзини подумал, что наверняка схлопотал шальную пулю. Затем, под звуки не прекращающихся выстрелов, его приподняли и потащили в сторону поджидавшего их микроавтобуса, который тут же понесся прочь от гостиницы.
— Что это было? — ошеломленно спросил он у нависавшего над ним Джиро Исудзу.
— Дзюдо. Так было нужно.
— Твою мать...
Глава 4
Когда Римо добрался на такси до своего обиталища в городке Рай, штат Нью-Йорк, уже светало.
Расплачиваясь, он вручил водителю хрустящую стодолларовую бумажку.
— С Рождеством, — сказал Римо. — Сдачи не надо.
— Эй, тебе тоже счастливого Рождества, приятель. По-моему, ты неплохо запасся к празднику.
— Да нет, просто с меня не требуют отчета о расходах на службе.
— Все равно спасибо, — поблагодарил, отъезжая, водитель.
В Рае снегопада не было. Буря, засыпавшая снегом все северо-западные штаты, прошла здесь днем раньше. Тротуары уже вычистил маленький бульдозер, оставивший кое-где характерные отпечатки гусениц.
Однако дорожка, по которой нужно было пройти Римо, все еще лежала под слоем снега.
Задержав дыхание, Римо поставил ногу на корку, образовавшуюся поверх сугроба. Его руки, казалось, слегка приподнялись, как будто наполнившись каким-то легким газом, вместо обычной плоти и крови.
Римо шел по тонкому слою наста, ни на миллиметр не проваливаясь внутрь.
Он чувствовал себя не тяжелее перышка. Да он и в самом деле был перышком он думал и действовал так же, как оно, и поэтому покрывавшая снег корка реагировала на него не больше, чем на клочок пуха.
Когда Римо вошел в дом, на лице у него появилось выражение, которое бывает обычно у людей, весь вечер шлепавших в носках по грязи, а вовсе не удовлетворение человека, только что справившегося с фактически непосильной задачей.
Даже тот факт, что впервые после своего вступления в организацию он мог вернуться не в отель, а в свой собственный дом, не подняло Римо настроения.
В гостиной, щеголявшей голыми стенами, из мебели был только широкоэкранный телевизор, и перед ним на полу две соломенных циновки.
Почему-то, эта обстановка не выглядела домашней.
В спальне, куда направился Римо, тоже было почти пусто. В одном из углов на полу был расстелен матрас, а его личный гардероб, состоявший из шести пар штанов и нескольких черных и белых маек, лежал, аккуратно свернутый, в шкафчике. Кроме этого, под пустой вешалкой валялось несколько пар итальянских кожаных мокасин ручной работы.
Из второй спальни доносились монотонные, протяжные, словно крики диких гусей осенью, звуки.
— Грррррхммм!
— Хнннннкккк!
Храпит, подумал Римо.
Спать ему не хотелось совсем, поэтому, развернувшись, Римо направился к двери.
Несколько минут спустя, в круглосуточной аптеке, он поинтересовался у продавщицы, принимают ли здесь кредитные карточки, и, когда та кивнула, направился прямо к полке с рождественскими украшениями. Такое количество гирлянд, мишуры и леденцов на палочке за один раз было явно не унести, поэтому Римо просто взялся обеими руками за полку и потянул на себя.
Раздался громкий треск.
Держа в руках полку, он подошел к кассе.
— О Господи! — охнула продавщица.
— Запишите все это мне на карточку, — попросил Римо бросая на стойку пластиковый квадратик.
— Вы сломали полку!
— Точно. Прошу прощения. Добавьте это к счету.
Выйдя на улицу, Римо положил полку на крышу своего Бьюика и, открыв багажник, ссыпал свертки внутрь. Затем он засунул полку сбоку, рядом с пустыми канистрами, и сел за руль.
Следующую остановку он сделал у огороженного участка, рядом с которым виднелась вывеска «Подержанные автомобили. Рождественские елки. Распродажа».
Торговля еще не началась, так что у Римо было достаточно времени, чтобы внимательно осмотреть товар. Первая симпатичная елка была слишком высока для его гостиной, когда он взялся за вторую, в руках осталась горсть сухих иголок.
Перепробовав все имевшиеся в наличии елки, Римо пришел к заключению, что если подержанные автомобили здесь в таком же состоянии, то водители вскоре начнут вымирать, как динозавры.
— Да, в наши времена никто уже не уважает Рождество, — проворчал Римо, поднимая, одно за другим, деревья, и резким движением обрывая ветки.
Уходя, он оставил записку: «Слишком увлекся благодаря царящей здесь праздничной атмосфере. Извините. Можете прислать счет». Ни имени, ни адреса в записке указано не было.
После этого возмущенный Римо отправился на поле для гольфа, раскинувшееся прямо у него за домом. Пробираясь сквозь еловую поросль, он выбрал молодое деревце, и, присев на корточки, принялся ощупывать рядом с ним землю, чтобы понять, в какую сторону идут корни. Как только обнаруживалось слабое место, Римо ребром ладони перерубал корень.
Когда он закончил, вырвать елку из промерзшей земли было ничуть не труднее, чем сорвать ромашку. Положив деревце на плечо, как заправский лесоруб, Римо пошел к дому. Мастерски затащив свою ношу через дверь, он ухитрился потерять всего три иголки.
Елку Римо поставил в углу. Несмотря на отсутствие опоры, дерево стояло прямо — он специально расправил торчащие во все стороны корни, образовавшие естественную подставку.
Сходив к машине за украшениями, Римо принялся не торопясь наряжать елку. После двух часов кропотливого труда напряжение начало постепенно спадать с его лица, и в уголках глубоко посаженных глаз появилось что-то вроде веселого удовлетворения. Еще минута, и Римо стал бы насвистывать «В лесу родилась елочка...»
Однако этому моменту так и не суждено было наступить.
Доносившиеся из спальни звуки внезапно стихли, как будто издававшая их стая простуженных гусей все-таки улетела на юг. Потом зашуршал шелк, и, наконец, послышался тихий, едва различимый шорох сандалий.
В комнату просунул голову ни кто иной, как Чиун, Правящий Мастер Синанджу. Взгляд его остановился на стройной, мускулистой спине ученика и приемного сына, и в глубине светло-карих глаз промелькнуло удовлетворение.
Римо вернулся. Было приятно снова видеть его дома.
Но тут Чиун заметил, чем был занят его ученик.
— Тьфу, — сплюнул он. — Судя по всему, настал очередной День Иисуса.
— Это называется Рождество, — бросил, не оборачиваясь, Римо, — и у меня как раз появилось праздничное настроение, пока ты не встрял со своими замечаниями.
— Встрял?! — возмущенно воскликнул Чиун. — Ничего я не встревал, что бы ты не имел под этим в виду.
Мастер Синанджу был уже не молод, юным оставался лишь его взгляд. Чиун был низенький азиат, почти совсем лысый, только над ушами свисали длинные седые пряди, а на подбородке красовалась клочковатая борода. На Мастере Синанджу было желтое шелковое кимоно, длинные рукава которого скрывали сцепленные на животе руки.
— Я не встревал, — повторил Чиун, когда Римо, не обращая на него внимания, снова повернулся к елке и начал развешивать на ветках мишуру.