— Обещаю.
— А потом ты отомстишь за нас обоих.
— Если смогу.
— Ты сможешь. На тебе лежит печать силы.
И, ни говоря больше ни слова, Мастер Синанджу подтолкнул Бронзини к стоявшему рядом танку.
— Поведешь ты, — бросил он.
— Что, если они просто убьют нас обоих? — спросил Бронзини.
— Тогда мы умрем, — ответил Чиун, — но за наши жизни им придется заплатить немалую цену.
— Здесь я полностью на вашей стороне, — согласился актер, залезая на водительское место.
Чиун с кошачьей легкостью взлетел на броню танка, и, не обращая внимания на открытый люк, уселся в позе лотоса рядом с башней.
Оглянувшись, Бронзини предупредил:
— Вы же свалитесь!
— Следи за тем, чтобы довезти нас, — сурово отрезал Чиун, — а я уж постараюсь удержаться.
Бронзини включил зажигание, и двигатель, который поначалу обиженно чихнул и едва не захлебнулся, в конце концов завелся, и танк двинулся по ведущей из резервации дороге.
— Что, по вашему, они собираются со мной сделать? — проговорил Бронзини вслух.
— Не знаю, — отозвался Чиун. — Но тот, кого зовут Нишитцу, крайне желает тебя видеть.
— Может быть, у него для меня приготовлен японский Оскар, — проворчал Бронзини. — Я слышал, что в номинации «Лучшая роль в фильме, где все посходили с ума» соперников у меня нет.
— Если это действительно так, не забудь пожать ему руку, — посоветовал Чиун.
— Я хотел пошутить, — сообщил Бронзини, и, прежде чем Чиун успел ответить, оглушительно чихнул.
— У тебя и в самом деле простуда, — заметил старый кореец.
— Да, — с кислой миной признал Бронзини.
— Вот, — удовлетворенно кивнул Чиун, и в глазах его появился странный блеск. — Когда тебя отведут к этому человеку, обязательно пожми ему руку.
Запомни это накрепко. Еще не поздно искупить вину за то, что ты, по своему недомыслию, натворил.
Бартоломью Бронзини думал, что вид занятой японцами Юмы уже не способен его удивить, однако в этом он ошибался.
Все подъезды к городу были перегорожены танками, отъезжавшими в сторону, как только оттуда успевали заметить, кто к ним приближается. Японцы держались от их машины на почтительном расстоянии, постоянно оглядываясь на Чиуна. Взгляд светло-карих глаз Мастера Синанджу был устремлен на дорогу, на лице его было написано презрение к пытавшимся бросить ему вызов врагам.
Когда они въехали в город, Бронзини про себя отметил стоявшие у каждого магазина посты. То и дело им попадались трупы, лежащие в лужах засохшей крови, с фонаря свисало тело повешенного, еще один несчастный в неестественной позе застыл на перекрестке, насаженный на ветку огромного кактуса.
Их танк беспрепятственно пропустили к зданию мэрии, на крыше которого развевался японский флаг. От этого зрелища внутри у Бронзини все перевернулось.
Как только он выпрыгнул из танка, рядом с ним неслышно возник Чиун.
— Ну вот, приехали, — сообщил Бронзини. — Наступила развязка. Или это называется кульминация? Все время их путаю.
— Вытри нос, — отозвался Чиун, направляясь к парадному входу, около которого застыли навытяжку двое японских часовых. — С него уже капает.
— А, — сказал Бронзини, с помощью кулака возвращая своему римскому профилю подобающее величие.
— Не забудь о том, что я тебе говорил. Японцы не станут обращаться с тобой грубо, если ты выкажешь должное уважение.
— Постараюсь не забрызгать им мундиры соплями.
Немуро Нишитцу был явно доволен, выслушав известия.
— Пришел Бронзини-сан, — сдержанно доложил Джиро Исудзу. — Кореец все-таки привел его.
Нишитцу потянулся за тростью. С трудом поднявшись из кресла, он вышел из-за стола. Глава корпорации не спал уже сутки, которые показались ему целой вечностью.
Первым в кабинет величественно прошел Мастер Синанджу.
— Я привел человека, которого вы искали, — громко проговорил он, — и требую, чтобы обещанное мне было выполнено.
— Да-да, конечно, — рассеянно кивнул Нишитцу, глядя мимо него.
Следом вошел Бронзини, стараясь скрыть пристыженное выражение лица. На Исудзу он старательно не обращал внимания.
— Так значит, это вы — Нишитцу, — тихо сказал он.
— Да, я — это он, — ответил японец, слегка наклоняя голову.
— Я хочу спросить вас кое о чем. Почем именно я?
— Вы были неподражаемы. Я смотрел все ваши фильмы по несколько раз.
— Да, нужно было и вправду отдать эту роль Шварценеггеру, — проговорил Бронзини с плохо скрываемым отвращением.
— Интересно, а что... — начал было Нишитцу, но тут глаза его блеснули.
— Не откажите дать старику автограф.
— Можешь изобразить его сам, кувшин с сакэ.
Бронзини внезапно почувствовал острую боль. Скосив глаза, он увидел, что в локоть ему впились острые ноги старого корейца.
— Всем будет легче, если ты уважишь просьбу этого человека, многозначительно проговорил Чиун.
— Для кого должна быть надпись? — неохотно проворчал Бронзини.
Нишитцу растянул губы в неживой улыбке и ответил:
— Для меня.
— Мог бы и сам догадаться. Что ж, почему бы и нет?
Взяв протянутые ручку и бумагу, Бронзини положил листок на ладонь, и, сделав росчерк, протянул его Немуро Нишитцу.
— Не забудь поздравить блестящего полководца с победой, — пихнул его локтем в бок Чиун.
— Что? Ах, да, — вспомнил Бронзини и протянул широкую ладонь. — Вы отлично сыграли свою роль.
Джиро Исудзу внезапно рванулся вперед, но Чиун выставил вперед обутую в сандалию ногу.
— Он вас не тронет, даю вам слово, — заверил он обоих японцев. — Для меня будет большой честью пожать руку Бронзини-сану, — сказал Нишитцу, как только оправился от удивления, и протянул дрожащую руку в ответ. Бронзини вяло пожал ее.
— В качестве троянского коня вы были незаменимы, — с улыбкой добавил японец.
— Теперь понятно, откуда эта ноющая пустота внутри, — проворчал Бронзини, и неловко рассмеялся. — И что же дальше? Последний раз, когда мне довелось быть в роли военнопленного, я получил шесть миллионов долларов чистыми.
Немуро Нишитцу с недоверчиво моргнул.
— Они не смеются, — шепотом сообщил Бронзини Чиуну.
— Это потому, что шутить ты не умеешь. И это вовсе не съемочная площадка, пора бы понять даже своей недоразвитой головой.
— Вас отведут в безопасное место, — сказал Нишитцу, и дважды ударил в пол концом трости. Появившиеся двое солдат взяли Бронзини под руки.
— Вперед, — рявкнул Джиро Исудзу.
— А как же мое любимое «Средовать за нами», а, Джиро, детка? — уже в дверях спросил Бронзини.
— Что вы с ним сделаете? — поинтересовался Чиун, когда они с Нишитцу остались наедине.
— Это уже моя забота. Детей вам вскоре передадут.
— Мне понадобится транспорт, — сказал Чиун. — Достаточно большой, чтобы отвезти сразу всех в индейскую резервацию.
— Как вам угодно. А теперь, уходите, у меня много работы.
— Я в очередной раз готов выслушать ваши требования, — предложил Чиун.
— У меня и сейчас нет никаких требований. А сейчас, пожалуйста, уходите.
Чиун проследил взглядом за хрупким старым японцем, пока тот, прихрамывая, шел к столу. Губы его сжались, и, не говоря ни слова, он исчез, шурша развевающимися полами кимоно.
Конвоиры бросили Бартоломью Бронзини в кузов бронетранспортера и захлопнули за ним дверь. Бронзини остался в полной темноте, и почувствовал, как на него накатила волна страха, не имевшего ничего общего с боязнью за свою собственную жизнь.
Ехать пришлось долго, он даже подумал, что они, наверное, уже выехали из города. Наконец машина остановилась. Когда ведущая в кузов дверь открылась, свет резанул Бронзини по глазам. Очевидно, его конвоиры сочли, что он слишком медлит, и Бронзини бесцеремонно вытащили наружу. Некоторое время он моргал, привыкая к освещению. В лучах закатного солнца предметы отбрасывали длинные лиловые тени.
— Вперед, — рявкнул один из солдат.