Метнувшись к мотоциклу, он вскочил в седло и нажал на стартер.
Старый добрый «Харли» взревел, и в прищуренных глаза Бронзини сверкнул огонь. Сдав назад, он до отказа выкрутил ручку газа и понесся, словно ракета, прямо на входные двери.
На шум двигателя из гостиницы выскочили, крича и размахивая руками, двое японцев. У них были автоматы, но благодаря внезапности перевес был на стороне Бронзини. Его мотоцикл, словно смерч, пронесся между бросившимися на землю японцами, влетел на тротуар и, подпрыгнув, обрушился на стеклянные двери. К сожалению, это была не специально подготовленная съемочная площадка, и кусок стекла располосовал Бронзини щеку, а другой осколок воткнулся в бедро. Не обращая на это внимания, он выпрыгнул из седла прокатившегося вперед «Харли» и приземлился на мягкие плюшевые кресла.
Выдернув из ноги осколок, Бронзини ловко вспорол им шею подбежавшего сзади японца, и схватил упавший на пол Калашников. Первым делом он отсоединил штык и сунул его за голенище, а потом, развернувшись, опустошил всю обойму в пытавшихся подняться на ноги часовых.
Покончив с охраной, Бронзини принялся обшаривать комнаты на первом этаже. Оружие он обнаружил за дверью с эмблемой «Красного Рождества» силуэт елки на фоне грибообразного облака. Здесь находился основной офис съемочной бригады в этом городе. Неся винтовки в обеих руках, он вернулся к пикапу и сложил их в кузов, вместе с ящиком ручных гранат. Туда же он закатил свой мотоцикл.
Прежде, чем сесть за руль, Бронзини оторвал от своей куртки рукав и перевязал рану на ноге. После этого еще осталась полоска ткани, которую он повязал вокруг головы, чтобы пот не заливал глаза.
— Что за черт! — пробормотал актер, влезая на водительское сиденье. Может быть, еще не поздно переименовать наш несостоявшийся фильм в «Последнюю битву Гранди»?
Подъехав к ожидавшей его кучке людей Бронзини увидел, что она выросла вдвое. Раздав привезенные ружья, он повысил голос, обращаясь к собравшимся:
— Эй! Всем внимание! Остальное оружие там, в отеле. Разбейтесь на отряды и отправляйтесь за ним. Что дальше — решать вам самим, ведь это ваш город.
Забравшись в седло «Харли», Бронзини завел двигатель.
— Эй, куда же вы? — спросил кто-то из толпы.
— Город ваш, но случившееся здесь — моя собственная проблема, — ответил Бронзини, засовывая за пояс гранаты. — Кое кто еще не заплатил по счету!
И с этими словами Бартоломью Бронзини унесся в облаке пыли, и было видно лишь, как развеваются на ветру его собранные в пучок волосы.
Джиро Исудзу больше не надо было слушать по рации доклады подчиненных, чтобы понять, что его лучшие силы падают под ударами неприятеля. Достаточно было выглянуть в окно, где перед зданием мэрии ощетинились орудиями выстроенные в ряд танки.
Один из них с грохотом выстрелил, и снаряд превратил уже порядком потрепанный магазин в руины. «Оно», пригнувшись, прошло под снарядом, пролетевшим в каких-нибудь нескольких сантиметрах выше. Проникнув в город, человек с горящим взглядом, который по всем сведениям калечил людей и выводил из строя танки голыми руками, добрался, наконец, до последней линии обороны, выставленной Исудзу.
Высунувшись из окна, Джиро прокричал:
— Сотрите его в порошок! Прикончите его, во имя императора! Банзай!
Танки взревели двигателями. Исудзу рисковал, ломая последние оборонительные порядки, прикрывавшие его от существа, с виду так похожего на человека, но выбора у него не было.
Кроме Исудзу и лежавшего без сознания на кушетке Немуро Нишитцу, в кабинете никого не было. Сквозь забытье старый японец то и дело старался что-то сказать. Прислушавшись, Джиро попытался разобрать слова.
— Смерть идет, — снова и снова повторял Нишитцу. — Смерть, не оставляющая следов даже на песке!
Судя по всему, он бредил. Отвернувшись, Исудзу снова сосредоточил все внимания на происходящем за окном.
Императорские Оккупационные Войска, силы которых еще недавно казались несокрушимыми, теперь сократились до жалкой кучки обороняющихся солдат. Всю ночь в городе шли тяжелые бои. Танки, люди, орудия, все было брошено на безоружного человека, который, не ведая страха, упорно продвигался вперед.
Они окружали его, и через несколько мгновений танки превращались в груду металлолома под руками незнакомца, разрывавшего гусеницы и отламывающего стволы орудий.
Он шел к зданию мэрии, безостановочно и безжалостно. Сначала из донесений следовало, что человек этот продвигался абсолютно безнаказанно, как будто солдаты, стоявшие у него на пути были не больше, чем докучливые мухи, которых не стоит никакого труда прихлопнуть или отогнать. Но вскоре, когда противостоящих ему танков стало больше, незнакомец словно сбросил маску безразличия. Он двигался все быстрее и изящнее, пока, наконец, не стал, как с ужасом в голосе сообщил один из помощников режиссера, «танцуя, ускользать от пуль. Мы не можем его остановить. Все, что попадает ему под руку, превращается в пыль. Нужно отступать!».
Из десятков сбивчивых сообщений вырисовывалась сверхъестественная картина — то был безумный танец смерти и разрушения. Исудзу был вынужден все уже и уже стягивать кольцо обороны вокруг здания мэрии, пока у него не осталось всего несколько танков, экипажи которых еще не обратились в паническое бегство. Он ждал появления «несокрушимого» со все возрастающим ужасом.
Теперь, наконец, Джиро Исудзу удалось взглянуть на «это» собственными глазами, и от увиденного у него перехватило дыхание. «Оно» было похоже на идущую, нет, танцующую смерть.
Выглядело это, несмотря на весь объявший его ужас, красиво. Взвод японских солдат бросился вперед, пытаясь преградить путь неприятелю. Тот, вертясь, словно обезумевший дервиш, лишь увертывался от сыпавшихся на него пуль, проскальзывая между солдатами, нанося удары безостановочно мелькавшими в воздухе руками и ногами, и каждый раз на землю падали бездыханные тела японцев. Один из солдат попытался проткнуть таинственное создание штыком, но через секунду уже сам болтался на его острие, вздернутый в воздух, словно знамя. Да, это был танец смерти, смерти, искавшей только японцев. Танкам пришлось немногим лучше. Окруженный двумя многотонными машинами, незнакомец выбросил руку сначала вправо, потом влево, и, лишенные гусениц, танки столкнулись и юзом вылетели на середину дымящейся в развалинах улицы.
Шаг за шагом, «оно» продвигалось вперед. В него десятками летели гранаты, но таинственное существо перехватывало их и отправляло обратно.
Одни гранаты разрывались, другие нет, и Исудзу проклял себя за то, что закупил бракованное китайское оружие. Было значительно легче купить его на черном рынке в Гонконге, чем выпустить аналоги силами Нишитцу. Неверный ход.
Вся операция, как он внезапно понял, была одной большой ошибкой.
Джиро Исудзу был готов к смерти — этого требовала верность Немуро Нишитцу, любовь к родине. Он мог спокойно встретить смерть, но не поражение.
Схватив снайперскую винтовку, он присел перед распахнутым окном и прицелился в надвигающуюся фигуру. Вскоре он уже опустошил всю обойму, но единственным результатом стало лишь то, что существо с горящим на опаленном солнцем лице яростным взглядом повернуло голову и посмотрело на него.
Растрескавшиеся губы сложились в некое подобие хитрой усмешки, которая, казалось, говорила: «Когда я покончу с этой мелюзгой, дойдет очередь и до тебя».
Джиро Исудзу решил оставить свои попытки и, опустив винтовку, прокричал:
— Кто ты? Чего ты хочешь?
В ответ ему раздался похожий на раскаты грома голос, произнесший единственное слово: «Тебя».
— Но почему? Чем я разгневал тебя, демон?
— Ты пробудил меня от длившегося целую вечность забытья. Теперь я не смогу заснуть, пока не сотру твои кости в порошок, японец Отшатнувшись, Исудзу с грохотом захлопнул окно. Он больше не мог смотреть на эту кровавую бойню. Единственной надеждой на спасение было бегство.