- Да, город... - опять проговорил командующий фронтом. - Нам не дано права жить, если не защитим его...
В грубоватом голосе и в глазах, которые, не мигая, властно задержались на Рокоссовском, много было ледяной и жестокой решительности. Этого человека, в ком жила огромная внутренняя сила, сейчас как будто не занимали ни обстановка, ни трудное положение фронта, а волновало и беспокоило нечто другое, что виделось ему сквозь реальные события вдали.
- Константин Константинович, ты не рыбак? - неожиданно спросил командующий фронтом.
- Немножко рыбак, - усмехнулся Рокоссовский.
- А видел, как щука сама себя губит?
- Нет, не приходилось.
- Удивительное зрелище, - сказал командующий. - Как известно, щука весьма жадна и прожорлива. Она часто нападает на жертву, которая не уступает ей в силе, и тогда происходит отчаянная борьба: захватив в широкую пасть рыбу, она не в силах ее проглотить. И так гибнет сама, подавившись добычей. Нечто подобное происходит и с немецкими фашистами. Они захватили слишком большую территорию, и она застряла у них в горло. Наверняка подавятся.
- Это верно, - согласился Рокоссовский.
- А теперь скажи-ка, уважаемый командарм, как и почему твоя армия попала в окружение? - так же неожиданно спросил командующий.
Вопрос покоробил Рокоссовского. Он передернул плечами и, помимо своей воли, скомкал в руке кусок карты. "Что это, издевка?" И он вспомнил, как в октябре, после отхода по лесам, его, Рокоссовского, вместе с членом Военного совета Лобачевым, вызвал прежний командующий фронтом, желая сорвать на ком-то злость, встретил гневными словами: "Сами вышли, а армию оставили!" Это был несправедливый упрек, который трудно забывается. Ведь к тому времени, когда 16-я армия была окружена в районе Дорогобужа, он, Рокоссовский, уже не командовал ею... И теперь Рокоссовскому подумалось, что и Жуков, по натуре требовательный и резкий, тоже попрекает его старой, больно пережитой неудачей.
- Думаю, товарищ генерал, не время посыпать соль на старые раны, едва сдерживая раздражение, ответил Рокоссовский.
Жуков с усталой улыбкой на лице подошел к нему.
- Не об этом речь. И не обиду тебе чиню, а хочу знать прием... повадку врага. Немцы, как тебе известно, войну начинали клиньями. Минск, Смоленск брали клиньями. Везде, где несли мы поражение, врагу помогали клинья. - Командующий подошел к окну, глянул и так же быстро повернулся: Они, надо полагать, не откажутся от клиньев и здесь, в Московском сражении.
- Прием, который многократно повторяется, становится шаблоном, заметил Рокоссовский. - И то, что немцы стянули массу войск на правое крыло Западного фронта, в полосе моей армии, это их северная клешня.
Жуков опять погрузился в раздумье, будто то, о чем только что говорилось, было началом чего-то нерешенного, но целиком поглотившего его ум, все существо. Быстрая смена настроений лишь подчеркивала в нем борьбу мысли, столкновение противоречивых мнений, которые требовали проверки, уточнений, прежде чем сложатся они в твердый замысел.
Потом он спросил, каким образом можно в полосе армии помешать перегруппировке вражеских сил, не дожидаясь, пока они перейдут в общее наступление.
- Надо сбить их с выгодных позиций, - заметил командующий фронтом.
- У меня та же мысль, - ответил Рокоссовский. - Лучше всего нанести контрудар в районе Скирманова.
- Почему именно здесь?
- Дело в том, что с этого рубежа противник может выгодно сделать новый бросок.
Расположенное на высотах, в каких-нибудь восьми километрах от Волоколамского шоссе, Скирманово господствовало над округой. Неприятельская артиллерия отсюда била не только по нашему переднему краю, по и по тылам. Если бы противник, опираясь на Скирманово, вышел на Волоколамское шоссе, он перерезал бы пути сообщения шестнадцатой армии с тылом.
- Хорошо, - одобрил командующий. - Наносите контрудар как можно скорее.
- Войск у меня не густо. Подбросьте.
- Операцию проведете наличными силами. Резервов не дам. Если тебе станет туго и немцы потеснят, кто же будет сдерживать? Кто? - Командующий продолжал более спокойно. - Учти и другое: отбить наступление - это полдела. Мы сейчас находимся на переломе битвы. Вот эти подмосковные рубежи должны стать кладбищем для немецкой армии. Отсюда пружина войны начнет сокращаться... Речь идет о полном разгроме врага, а для этого надо копить резервы. Придет час, и мы эти резервы двинем. Они решат судьбу.
Взглянув на часы, Жуков заторопился: вечером он должен быть на заседании Ставки.
В машине генерал армии опять думал о предстоящем немецком наступлении. Еще в октябре, когда создалась непосредственная угроза Москве, Государственный Комитет Обороны поручил ему возглавить оборону столицы на дальних подступах. Речь шла о жизни и смерти, и фронту было приказано - любой ценой отстоять Москву. О сдаче столицы не могло быть и разговора. Поэтому все готовилось к отпору врагу, чтобы на подмосковных рубежах сорвать его второе генеральное наступление и нанести сокрушающий удар. И хотя о предстоящем наступлении немцев знали в штабе Западного фронта, все равно командующего беспокоило, где развернется сражение, какой участок окажется особенно опасным.
Сегодня кое-что для командующего прояснилось. "Значит, массу подвижных войск согнали в район Клина. И все стянуто на северные позиции. Одна клешня обозначилась, - рассуждал сам с собой командующий. - А вторая? Под Тулой тоже большое скопление подвижных средств, там танковая армия Гудериана. Н-да... Вторая клешня - южная... А может, все это для отвода глаз? Не полыхнет ли он кратчайшим путем - по Минскому шоссе?"
Вездеход медленно пробирался по узкой лесной дороге. Машина то увязала в снегу, сердито ревела мотором, то скользкая наледь тянула ее в сторону и едва не разворачивала. Может, за лесом и проляжет дорога ровная, по это еще далеко...
Закрыв глаза, командующий силился предугадать ход событий, проникнуть в замысел противника, в его психологию. Разрозненные события и донесения разведки, к сожалению неполные, отрывочные, еще не давали оснований с точностью предвидеть развитие генерального сражения. Что-то мешало твердо сказать: "Да, вот так будет, а не иначе".