Мало-помалу разговор принял более согласный, совсем родственно-житейский характер. Сват Митяй, как человек практичный, высказал думку, что по осени Алешка сулится из армии и, дескать, не время ли подумать об устройстве их жизни. Игнат и раньше примечал, что сват дуется на него, серчает, что после свадьбы Наталья не перешла в избу Митяя жить по праву невестки, - осталась у родичей. Поэтому Игнат не пожелал на этот раз огорчать свата, тем более рано или поздно, а Наталья должна отделиться, и он согласно закивал головой:
- Я, знамо, не прочь. Можно и за стройку взяться. Да где место подобрать?
- Для избы-то? - спросил Митяй и поспешно ответил: - А возле клуба. Чем не место?
- Ха-ха! Разумно! - неожиданно рассмеялся Игнат. - Я вот в заморских странах, к примеру в Инкермане, бывал... Так, веришь, с музыкой ложатся, с музыкой и встают.
- Пущай и наши музыкой пользуются, ежели охота.
- Охота! - поддел Игнат. - Да я из-за этой чертовой музыки, может, и жены первой лишился. - Он встал, заходил по комнате. - Ну, соображаешь, куда ты клонишь? Возле клуба!.. Да от той дьявольской перепляски сам черт глаза завяжет и сиганет в омут... День и ночь одни танцульки, каблуки посбивали... Никакой серьезности!
- Кхе, - поперхнулся Митяй, но, вовсе не желая отступать от затей, сказал: - Да нешто добрых мест мало. Поселим хотя бы рядом с Феклой.
- Опять? Ну, сват, допечешь ты меня, - рассердился пуще прежнего Игнат. - Да я с этой квашней... на одной меже... прости меня, грешного... на одном гектаре оправляться не сяду!.. - Игнат брезгливо плюнул и уже миролюбиво: - Пригоже жить с хорошим соседом. А с ней что? Одни перебранки... Нет, допрежде чем строить избу, надо обмозговать, где ее поставить. Истинно!
Со двора донеслись суматошные хлопки, похоже - ветер трепал случайно забытую во дворе ветошь. Да нет же, это захлопал крыльями петух. Вот он гортанно и сипло пропел.
Под окнами послышались мелкие и быстрые шаги. Заскрипели половицы крыльца, распахнулась сенная дверь, и в избу вбежала Наталья, вся рдяная с мороза, возбужденная.
- Вечер добрый, - поклонилась она свекру, потом отцу.
- Ты где это припозднилась? - повел бровями Игнат и хотел еще какое-то внушение сделать.
Но Наталья опередила:
- Вроде бы не знаешь? Да в клубе. Кино новое показывали.
Она виновато опустила глаза и прошла в комнату. На кровати лежала, разметав руки и слегка посапывая, Верочка. На полу валялась раскрытая книга. Наталья подняла ее, взглянула на обложку: "Красное и черное". Она сунула книжку в этажерку и, быстро раздевшись, легко взобралась на кровать, перешагнула через сестренку и - под одеяло.
- Ой, ты холодная, как ледяшка! - спросонья буркнула Верочка.
- Погрей, я вся иззяблась, - прижимаясь к сестренке, сказала Наталья.
- Дельная картина?
- Какая картина! На танцах была, - шепнула Наталья и призналась: - Я туфли испортила. Только папе не говори...
Скоро послышалось сонное дыхание сестренки. А Наталья еще долго лежала с открытыми глазами и беспокойно думала, зачем она понадобилась этому военному, с какой стати он поджидал ее?.. "Тоже мне - ухажер! Гвоздя не мог согнуть!" - усмехнулась она, с головой кутаясь в одеяло.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Поутру Наталья любила, не одеваясь, в одном ситцевом платье выходить на улицу и подолгу стоять, чувствуя, как наливается свежестью тело. Этой своей давней привычке она не изменяла и зимой, в морозы, если даже приходилось что-нибудь делать в палисаднике или носить воду в кадку, что стояла в сенцах.
Когда проснулась нынче, в густо запушенные инеем окна едва пробивался свет. Вышла на улицу и удивилась - как распогодилось! Какой простор и какая звонкая слышимость! Небо высокое, без единого облачка. Акации с колючками на золеной коре и кусты сирени под окнами стояли мохнатые от инея, в задумчивой тиши, и ни одна ветка не шевелилась, только синица, весело попискивая, перелетала с куста на куст, стряхивала с нижних веток снежинки. Под лучами только что взошедшего солнца румянели и окна, и сугробистое поле, и даже столбы дыма, круто и лениво поднимавшиеся из труб.
Наталья на скорую руку поправила волосы, и в платье с закатанными рукавами пошла за водой. Колодец был у сухого лога, через который проходила переметенная снегом дорога. Позванивая ведрами, Наталья шла торопливо: надо было успеть прополоскать и вывесить белье, а потом идти на медпункт.
Возле сруба и на самом венце за ночь напластался лед. Из колодца шел белый теплый пар. Подцепив ведро воды, Наталья прикоснулась было к железной рукоятке барабана, но тотчас отдернула руку, почуяв, как пальцы в одно мгновение пристыли к металлу. Она подышала на пальцы, стараясь их отогреть.
В это время из лога вымахнул на горку знакомый ей капитан. Она узнала его и отвернулась, ожидая, что вот-вот подъедет. Но лыжи проскрипели не останавливаясь.
Что-то екнуло в душе у Натальи, она резко повернулась, ведро упало наземь и звякнуло.
Завьялов оглянулся. Из-под выбившихся на лоб волос на нее глядели голубые удивленные глаза.
- Рад вас видеть! Право, не узнал. Богатой станете!
- А я думала, что в приметы верят одни старушки.
- Это я так... Поговорки ради... - Завьялов хотел найти теплые, душевные слова, но так и не смог; поспешно подойдя к самому колодцу, хотел помочь отнести ведра.
- Не надо. Я сама... - возразила она и попросила только на минутку рукавицу. Надев ее, Наталья начала доставать воду, а тем временем Петр Завьялов жадно разглядывал ее. Живое, соблазнительное тело, кажется, даже на морозе отдавало теплом. Почти физически, до головокружения он почувствовал силу в ней... Наталья поставила ведро на обледенелый камень и быстро, будто ненароком взглянула на Петра. Он невольно смутился. Ее темные, непроницаемые глаза показались серьезными и пытливыми. И выражение лица было строгим, но, как заметил капитан, серьезность эта была какая-то особенная, привлекательная. Она изредка вскидывала длинные ресницы, и тогда глаза ее светились потаенным огнем.
Звякнув цепью, змеисто поползшей по срубу, Наталья повела глазами на капитана, как бы давая понять, что пора идти, и взяла ведра. Завьялов предложил ей донести воду, по она снова отказалась. Тогда он, дав волю чувствам, смело шагнул за ней. "Все равно... Все равно!" - лихорадочно шептал он.