— И это все?
Вполне достаточно. Мемуары должны быть подробными и обстоятельными.
Старик снова покачал головой и погрузился в молчание, машинально поглаживая кота. Он даже не позаботился прикрыть свои мысли: если гость действительно лилмик, то он без труда одолеет любой барьер, если же он — галлюцинация, тогда от кого таиться?
— Ты ведь не совсем болван, правда? Значит, должен понимать, почему я до сих пор не взялся за перо.
Я понимаю, сочувственно подтвердил Призрак.
— Вот и пусть это сделает Люсиль… Или Филип, или Мари. На худой конец, сам напишешь — ты же с самого начала шпионил за нами.
Нет. Кроме тебя этого никто не сделает. Да и момент как раз подходящий.
Роги застонал, уронил голову на руки.
— Господи, ну к чему ворошить прошлое?! Думаешь, боль уже притупилась? Ничуть не бывало! Самые трагические моменты я как сейчас помню, наоборот, хорошее стерлось в памяти. Да и цельной картины у меня все равно не получится — я по сей день многого не понимаю. Психосинтез — не моя стихия, может, потому я не могу черпать утешения в Единстве. Я просто природный оперант, старая калоша, куда мне до нынешних с их компьютерной памятью.
Да что ты мне рассказываешь? Кто знает тебя лучше, чем я? Потому меня и послали сообщить тебе о задании, а также в случае необходимости оказать помощь…
— Нет! — выкрикнул Роги.
Огромный серый кот отпрыгнул и застыл, навострив уши. Роги пристально вгляделся в то место, где, по его предположениям, должен был находиться Призрак.
— Я не ослышался? Ты в самом деле будешь околачиваться здесь? Подсказывать мне, стоять над душой…
Я не собираюсь навязываться. Но с моей помощью ты сможешь охватить историю всей семьи. И в конце концов поймешь то, что было тебе до сих пор непонятно.
— Ладно, — сказал Роги, как припечатал. — Но с условием. Мы с тобой станем лицом к лицу.
Твоя просьба невыполнима.
— Ну конечно… потому что тебя нет! Ты — мой досужий вымысел, мираж высшего порядка. Мне и Дени говорил, а он всегда умел распознавать семейных лунатиков — Дона, Виктора, Мэдди. Быть может, не ты велишь мне писать мемуары, а какой-то отдел моего мозга требует, чтобы я оправдался, снял грех с души.
Ну и что тут страшного?
Старый Ремилард горько усмехнулся. Марсель подошел, неторопливо перебирая мощными мохнатыми лапами, стал опять ластиться к хозяину. Пальцы Роги зарылись в густую шерсть.
— Если тебя не существует, тогда весь звездный триумф человечества не что иное, как бред маразматика. Космическая шутка.
Говорю же, я — лилмик.
— Тогда покажись! Тебе не приходило в голову, что ты у меня в долгу?
Роги, лилмика могут видеть только лилмики, больше никто. Нас воспринимают лишь умы, функционирующие на третьем этапе сознания. Племена, недавно примкнувшие к Содружеству, еще не скоро совершат этот эволюционный скачок. Чтоб доказать свою искренность, свою дружбу, я открою тебе то, чего не знает ни один человек. Я бы мог предстать в нескольких иллюзорных обличиях, но какой смысл? А доведись тебе увидеть меня воочию либо умственным взором, ты бы утратил разум.
— Не проведешь. Или сбрасывай шапку-невидимку, или никаких мемуаров.
На лице Роги появилась торжествующая улыбка. Довольный, он похлопал себя по колену; Марсель проворно впрыгнул туда, свернулся клубочком, замурлыкал. А старик снова вперил взгляд в искусственное пламя и прошептал:
— Я давно подозреваю… Уж больно ты много знаешь, Призрак. Никакой вероятностный анализ, никакой пролепсис не могут объяснить такую осведомленность.
Часы с боем, принадлежавшие матери Роги, знакомыми ласковыми ударами пробили двенадцать. Буран все настойчивее атаковал северное крыло дома. Марсель, пригревшись на коленях Роги, закрыл свои дикие глаза и уснул.
— Я узнаю о тебе всю правду, слышишь, Призрак! На, читай мои мысли — я открыт и не шучу с тобой! Я буду писать, если ты выйдешь из тьмы — каковы бы ни были последствия.
Ты неисправим, Роги.
— Какой уж есть. — Он откинулся в кресле и протянул ноги к камину.
Ну хорошо, заключим компромисс. Я покажу тебе, каким я был прежде, идет?
— Идет!
Роги почувствовал, что корректирующие импульсы наполняют искусственным спокойствием все его существо, весь мозг, одурманенный воздействием алкоголя.
И наконец увидел.
— Ха! — вырвалось у него. Потом, после недолгого молчания: — Черт возьми!
Ты доволен?
Роги протянул к нему дрожащую руку.
— А как этого добился — не скажешь?
Нет, пока ты не закончишь свою летопись.
— Но…
Все, Роги, уговор дороже денег. Доброй ночи. Семейную сагу начнем завтра после обеда.
Часть I. НАБЛЮДЕНИЕ
1
ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА
Сегодня, перед тем как приступить к этой хронике, я вышел прогуляться по берегу замерзшего Коннектикута, проветрить засоренные мозги после ночного потрясения, которое назвал бы сном наяву. Здесь, на свежем воздухе, в первых животворных лучах восходящего солнца происшествие казалось и вовсе нереальным. Тротуар Кленовой улицы влажно дымился: ровно в два часа ночи включили аппаратуру оттаивания. В административных кварталах и близ колледжа подогреватели воздуха наверняка уже ослабили двадцатипятиградусный мороз, а тут, в жилой части Хановера, зима в самом разгаре. Ночью снегу намело сантиметров на десять — пятнадцать, и под заборами скопились сугробы. Лишь несколько состоятельных чудаков защитили свои жилища энергетическими куполами. Улицы еще пусты; весь магнитно-гравитационный транспорт спит в гаражах.
Если глянуть вниз на защитную лесополосу, что тянется вдоль оледеневшего Норкового ручья, то пейзаж еще больше напомнит Новую Англию, какой она сохранилась в памяти с детства, с сороковых годов двадцатого века. Под высокими тсугами и березами снега по колено — лежит ровным, мраморным слоем. Хорошо, что я догадался взять надувные снегоступы — тотчас вытащил из кармана, обулся и заскользил к тропинке, вьющейся параллельно уснувшему Коннектикуту.
Река скована толстым ледяным покровом. Да, зимы нынче не в пример холоднее, чем во времена моей юности, зато не столь живописны. Благодаря метели снежный покров Коннектикута снова был без единого изъяна — ни тебе лыжни, ни полозьев аэросаней, ни следов глупых зайцев, перебирающихся на другой берег, видимо, в расчете на то, что климат Вермонта окажется не таким суровым. Я протопал на север километра два с половиной, миновал мост, ведущий к улице Уилока, клуб любителей каноэ и наконец добрался до внушительного лесного заповедника, где белые сосны на восемьдесят метров уходят в небо, а густые таинственные заросли кустов являются излюбленным пристанищем стрижей и ореховок. Ноздри мои вбирали аромат хвойной смолы. Как часто бывает, он всколыхнул память лучше, чем если б я стал напрягать ее волевым усилием.