Эллисон, оставшийся по другую сторону разломанной обшивки, внутри темной комнаты, со страхом прислушивался. Ноги у него тряслись так, что он едва не падал. Он царапал лицо руками, глаза его таращились в темноту. Но ничего не было видно.
“Они — психи, — думал он, — психи, что остались здесь, психи, что не удрали, не выбрались отсюда, когда еще был шанс, психи, что думали, будто смогут отбиться он таких полчищ! С Калвером и Фэрбенком все кончено. Их уже ничто не спасет! Крысы разорвут их на куски, а потом придут искать девушку, Дили и его самого! Почему они его не послушали? Безмозглые, проклятые кретины!”
Он посмотрел туда, откуда шел свет, и увидел силуэт Дили, наклонившегося над отверстием с пистолетом в руке. Пистолет! Он должен отобрать пистолет! И еще фонарь. Ему ведь понадобится фонарь!
Эллисон двинулся быстро и бесшумно.
Он вырвал браунинг из руки Дили. Тот, обернувшись, попытался что-то сказать, но Эллисон отшвырнул его к дверям, да так, что щепки вонзились Дили в спину. Наставив пистолет на Кэт, Эллисон быстро схватил фонарь.
— Отдай его мне! — завопил он на Кэт. Та тянула фонарь к себе.
Он схватил девушку за руку и дернул ее. Кэт упала, попыталась от-брыкнуться ногами, но Эллисон что есть силы залепил ей пощечину. Кэт упала на спину и закричала. Фонарь остался в руках у Эллисона.
Дили попробовал было вмешаться, но Эллисон снова отшвырнул его прочь и навел на него пистолет.
— Я ухожу! — выкрикнул он. — Можешь пойти со мной, можешь остаться. Но я ухожу. Сию же минуту!
— А остальные... — начал было Дили.
— Мы не сумеем им помочь! С ними все кончено!
Эллисон попятился назад, направив пистолет и фонарь на Дили и Кэт. Фонарь ослепил их. Эллисон повернулся, пролез через лаз и пустился бежать к двери в другом конце комнаты — прочь от этой бойни внизу, прочь от своих спутников. И, как он по глупости считал, прочь от этих ужасных крыс.
Глава 31
Фэрбенк кричал от ненависти и отвращения, вопил от страха, паля в гигантскую раздувшуюся тушу. А тварь хрипло верещала голосом избитого, запуганного ребенка, пытаясь приподнять свое тучное тело, защититься. Челюсти ее бесполезно щелкали, лапы беспомощно скребли землю. Она раскачивалась туда и сюда, давя и разбрасывая вокруг своих крошечных детенышей, сосавших ее груди.
Пули вонзались в нее, кровь из ран хлестала темными струями, обливая Калвера и Фэрбенка, орошая землю вокруг, заливая копошащихся под ней слепых, визжащих существ. В агонии она приподнялась, открыв выстрелам свое мясистое брюхо. Несколько детенышей все еще цеплялись за ее бесчисленные, раскачивающиеся груди. Неистовый град пуль буквально разворотил ее, водопад крови хлынул наружу, вынеся с собой и внутренности. От них в холодном воздухе повалил пар. И все-таки эта тварь еще двигалась, все-таки она еще корчилась от боли и, без конца падая, непостижимым образом продолжала тащиться к людям.
Вой и крики Фэрбенка смешались с приглушенным треском выстрелов, лицо его освещали яркие вспышки, а глаза обезумели от ненависти, отвращения к надвигавшемуся на них чудищу. Огромное пульсирующее тело стало наконец разваливаться на части. Вдребезги разлетелся хребет, шрапнелью вырвавшись наружу, на куски разрывалась плоть, и все эти куски вздрагивали, пульсировали, когда в них впивались пули. Были разнесены в клочья, превратились в бесформенное месиво челюсти. И все-таки тварь продолжала ползти!
На ее острой морде резцы напоминали изогнутые бивни, прямо над ними вращались белые, невидящие глаза. Из плеча твари, рядом с головой, торчал какой-то странный обрубок, из отверстия в котором — ничем, кроме второй пасти, это быть не могло — брызгала перемешанная с кровью слюна.
Калвер опустился на колени: ноги его уже не держали. Он в изумлении смотрел на это омерзение, на это уродство, на этого фантастического ублюдка. Калвер был в ужасе, мышцы его свело. Но когда зловонное дыхание твари и ее слюна коснулись его щеки, шок как рукой сняло. Поставив фонарь у колен, Калвер обеими руками поднял топорик и с ревом, всей своей силой обрушил его вниз.
Остроконечный череп аккуратно раскроился надвое, освобожденная серо-розовая масса хлынула изнутри, а из горла струёй ударила кровь. В ту же минуту обрубок рядом с раскроенной головой издал пронзительный визг. От боли, содрогнувшей тело твари, раскрылись и ее беззубые челюсти, чешуйчатый пурпурный язычок неистово затрепетал в воздухе.