Макнил вроде бы слушала его и не слышала; взгляд её метался от тёмного купола к входной мембране, но Литвин упрямо продолжал рассказ. С одной стороны, это позволяло скрасить ожидание, с другой — насытить информацией компьютер чужаков. Взаимный интерес, как ему намекнули: задать вопросы, ответить на вопросы.
Он перешёл к описанию вихрей, круживших «гриф», когда у мембраны возникли два охранника. Следом ещё двое, ведущих Рихарда; вместе с ним они миновали проем, отпустили его, развернулись и исчезли. Коркоран, неуверенно двигаясь, сделал пару шагов. Лицо его было странным: глаза блуждают, уголок рта подёргивается, струйка слюны течёт по подбородку.
Литвин и Эби бросились к нему.
— Что с тобой? — руки Макнил легли на плечи Коркорана.
— Ничего, — с неуверенным видом произнёс он и повторил, когда его усадили у стены: — Ничего.
Литвин нахмурился.
— Ничего? Где ты был, Рихард?
Коркоран потёр висок. Спазматическое дрожание губ стало сильнее, но все же он выдавил:
— Плохо помню… Свет… много света… звуки, шорохи, шумы… что-то мелькает как в стробоскопе… слишком быстро, не разобрать… — Черты его вдруг исказились, и Литвин не сразу понял, что Рихард улыбается. — Я… я последовал твоему совету… ты говорил, помнишь?.. Насчёт таблицы умножения… Решал задачу… падение тела при осевой гравитации…
— Они лезли тебе в мозг? — спросил Литвин, чувствуя, как по спине побежали мурашки. — Эти исследования — ментальный эксперимент? Что они делали с тобой?
— Свет… — снова пробормотал Коркоран. Взгляд его сделался пустым, кожа на лице обвисла, с губ потекла слюна. — Свет и шорохи… Глаза… без зрачков… волосы… зелёные… Если бесконечная нить источник поля тяготения… если тело… падает…
Бормотание стало совсем неразборчивым — Рихард засыпал. Эби, бледная как мел, молчала. Рыжие волосы расплескались по её плечам, рот был стиснут так, что губ почти не видно.
Литвин погладил её по спине. В личные дела подчинённых он не вмешивался и об истинных чувствах лейтенантов Абигайль Макнил и Рихарда Коркорана не знал. Похоже, всё-таки не мимолётный флирт, а что-то посерьёзнее…
— Пусть поспит. Сон — лучший лекарь, — молвил он, поднимая голову и вглядываясь в потолок. С его языка были готовы сорваться угрозы и проклятия, но вместо этого Литвин негромко произнёс: — Обращаюсь к руководителям бино фаата и всему экипажу корабля. Любые эксперименты над людьми будут рассматриваться в нашем мире как преступный акт. Хотите с нами воевать? С целой планетой? Это неблагоразумное решение. Воевать мы умеем.
Homo homini lupus est, добавил он про себя.
Компьютер-посредник молчал. Прошла минута, другая, потом наверху проскрипело:
— Информация принята к сведению. Прошу сообщить ваш… — компьютер запнулся, подыскивая нужное слово, — ваш статус.
— О каком статусе ты спрашиваешь? Положение в обществе?
— Нет. Ограниченно разумный или полностью разумный.
— Полностью! — дав на мгновение выход гневу, прорычал Литвин. — Разумней некуда! Взрослый, разумный, дееспособный! И люди, которые со мной, такие же!
— Среди вас кса. У вашего вида бывают полностью разумные кса?
— Не понимаю. Что такое кса?
Макнил пошевелилась.
— Это он обо мне, Пол. Я так думаю.
— Кса — существа, способные производить потомство, — подтвердил компьютер. — Повторяю вопрос: у вашего вида бывают полностью разумные кса?
— Все женщины разумны. Так же разумны, как и мужчины, — устало произнёс Литвин. Ему надоела эта игра в бессмысленные вопросы и ответы. Люди, конечно, различались полом, статусом и нравом; были среди них умные и не очень, добрые и злые, причастные к власти и не имевшие ничего, кроме пары рук, но все они, мужчины и женщины всех рас, народов и племён, являлись разумными существами. За исключением, пожалуй, явных дебилов и прочей клиники… Эта аксиома не подвергалась сомнению — во всяком случае, в период жизни Литвина. Люди страдали многими пороками, проистекавшими, бесспорно, из их разумности — ведь среди животных нет ни террористов, ни продажных политиков, ни жестоких убийц, ни фанатиков, ни стяжателей и властолюбцев. Однако даже самые недальновидные из рода гомо сапиенс, не желавшие знать последствий творимого зла, насилия, жестокости, были всё-таки вполне разумны; просто их разум обратился к сиюминутной личной выгоде.
«Может ли быть по-иному?.. — размышлял Литвин. — Причём у созданий, столь похожих на земных людей? Стремящихся исследовать Вселенную и достигших в том поразительных высот, небывалых свершений, странствующих среди галактической тьмы от светила к светилу…