Ллейн понимал, что кроме сил, направляющих их, есть силы, страстно желающие им помешать. Светловолосый эльф никогда не верил в превосходство сил света и добра, несмотря на то что Светлая Империя правила окружающим его миром, и давным-давно уже были фактически нейтрализованы воздействия на людские сообщества Ррарга, Хратту, Тармаамрата и Ардат, равно как и более мелких темных Богов и божков, демонов и духов.
Проживший довольно долгую, очень одинокую и полную самостоятельно выбранных испытаний жизнь, он научился распознавать приметы, предвещающие смену порядка хаосом. И в последние годы наблюдал их все больше и больше, чаще и чаще, яснее и яснее.
Тот, кто вел их сюда, кто открыл Врата Небес, поборов непобедимых Стражей, вполне возможно, желал Империи и человечеству добра. Но помимо Него аксиоматично существовали силы, не уступающие Ему в могуществе, которые противостояли порядку, желая уничтожить и Империю, и Конклав и в первую очередь Императора Эйрканна. Не говоря уже о силах надмировых — о Темных Творцах, которых, в отличие от Элис, было двое, — о Властелине и Госпоже.
Ллейн безапелляционно считал, что он сам, Вельх Гленран и остальные члены странной компании-команды, сейчас разбросанной по разным пространствам и временам, являются одним из важнейших узловых звеньев единой цепи, которой, вполне возможно, руководит сам Император, и понимал, что за ними скорее всего ведется прямая, хорошо подготовленная охота.
Дьявол, нужно было как можно скорее убираться отсюда!.. Отыскать то, ради чего они были присланы сюда, и совершить то, что от них требуется. Не дать погибнуть никому из них... Особенно ребенку. Человеческой девочке с душой маленькой эльфийки. Бывшей, кажется, сообразительнее и умнее, чем сорок юных эльфиек, вместе взятых...
Постояв еще несколько секунд, в последний раз взвешивая все «за» и «против», он наконец решился.
Трава колыхалась по ветру, солнце уже поднялось над кромкой леса, став желтее. Возможно, у другого мира было бы другое Солнце. Или несколько Солнц.
Ллейн вздохнул полной грудью, рассматривая вздымающиеся вокруг него холмы, чувствуя открывающийся во все стороны, кроме северо-восточной, которую ограничивал Хельтавар, светлый луговой простор... И улыбнулся.
Закрыв глаза, он поднес амулет к губам, согревая горячим дыханием и почувствовав, как дрогнули серебряные стебли и листья, на краткое мгновение превращаясь в живые, вдохнул слабый, немного терпкий и очень нежный аромат, а затем прошептал нужные слова:
— Хистар, — сказал он, — приди.
Никаких иных добавлений не требовалось. Ни сложных двойных пространственных формул, ни точных описаний искомого объекта, ни защитных чар.
Ллейн замолчал и замер, сжав амулет в руке, чувствуя краткую, быструю пульсацию, ощущая исходящий из него жар. Он знал, что неслышимый уху смертного Зов сейчас повторяется вновь и вновь, следуя туда, куда он должен был прийти.
Он чувствовал, как посланный неумолкающий, он находит того, для кого предназначен, пробуждая и направляя его...
Тишина длилась около пяти минут. По неподвижному лицу Ллейна стекал пот. Ветер гулял вокруг, насмешливо завывая. Солнце начинало довольно неплохо греть. Комары, воспользовавшись отсутствием невидимого барьера и неподвижностью замершего носителя крови и тепла, вились вокруг него, поминутно кусая.
Больше не происходило ничего.
Еще минуту спустя пульсация ослабла, словно обессиленная, Зов начал стихать... и смолк окончательно.
Эльф медленно опустился на траву, слабой рукой отгоняя комаров. Перед глазами у него все плыло. Он слишком надеялся на ответ и слишком много вложил в Зов, пытаясь усилить его. Но ничего не вышло.
— Хистар, — пробормотал он, утирая пот и отгоняя рукой жужжащих тварей, — кто же ты такой?..
Хистар не ответил ему.
Ллейн посидел так еще несколько минут, набираясь сил и восстанавливая пошатнувшееся душевное равновесие.
Затем он легко встал, поправляя одежду, коснулся амулета губами, выражая свою благодарность, и, согрев его дыханием снова, прошептал несколько более сложную формулу гораздо более простого призыва. Затем, не беспокоясь о его результате, лишь продолжая сжимать пульсирующую серебряно-живую пластину в левой руке, он направился обратно к оставленным троим.
6
Элейни увидела его первой, так как Вайра отдыхала, лежа на гертовском плаще, а сам воин смотрел по большей части именно на девочку.
Ей же было одновременно приятно и неловко. Она прекрасно понимала суть чувств, испытываемых молодым воином, и знала, что не совсем хотела бы отвечать на них чем-то, немного большим, чем улыбка и дружеское слово. Кокетство было не в счет, хотя Элейни не слишком часто принималась кокетничать, прежде всего, потому что было робко и страшно.