Молниеносной и смертельной атаки не было. Никто не стрелял замершим в проеме Иннару, псу, Варху и Гери из луков или арбалетов в лицо.
— Выходите, быстрее! — прикрикнул на них Гюннар. — Господин не любит ждать!
По замершим Свободным пронесся легкий смешок. Даниэль посмотрел в глаза сжавшемуся у двери схарру, взял его за руку и, потянув за собой, вышел вслед за остальными. Последним переступил порог, чуть пригнувшись, хотя до верха было еще ладони три, Родгар.
Несколько мгновений и те и другие молча разглядывали друг друга. Вокруг, кстати, уже начинало рассветать, и дальний край мертвых земель светлел и светлел, так что видно было неплохо; малыш схарр, карны, старик и внук, в темноте видели почти так же, как днем, а Даниэль смутно, но, в общем и целом, неплохо.
Лошади действительно оказались такими: раза в полтора крупнее обыкновенных, все в мохнатой, плотной шерсти, с легко заметными клыками, мощными ногами. Даниэль, увидевший таких тварей впервые, сомневался, что любая из них сможет нагнать даже не слишком быстрого коня, но не имел ни мига раздумий, пытаясь представить себе, какой из скакунов выйдет из поединка живым.
Они полукругом окружали странного вида повозку, больше похожую на передвижной шатер. Колес Даниэль не видел, лишь вздымающийся купол из черного материала, сквозь который не просвечивал внутренний свет, заметный через щель, отделяющую основную ткань от прикрывающей вход.
Свободные оказались фигурами еще более колоритными, чем тот сброд, что столь подозрительно и вместе с тем равнодушно встретил юного аристократа несколько часов назад, когда он вошел в таверну впервые. Всего их замерло в десяти — пятнадцати шагах от дверей около шестидесяти, или чуть более; в большинстве своем они были люди, причем некоторых Даниэль узнал, потому что они присутствовали там, тогда. Впрочем, много среди них насчитывалось и нелюдей. Кан-схарры, ростом почти с людей, крепкие, жилистые, кровожадные и жестокие; дварфы, маленькие, мощные, сильные, выносливые, непробиваемые; подгорные нерготы, почти безволосые, худые и очень гибкие, внушающие безотчетный ужас своим видом, неподвижные, как статуи, могильно-белые, со спрятанными сейчас когтями, что больше, чем у медведей, и острее, чем у схарров, видящие в темноте, слышащие в гвалте самый тихий звук... ненавидящие всех, кроме своих, с трудом терпящие владычество людей и ждущие своего часа.
Были здесь так же и несколько ли’анн, редких даже в столице Империи, — существ очень осторожных, древних и умных, живущих недолго, но проживающих гораздо более насыщенную, чем человеческая, жизнь. Они видят мир в десятки раз красочнее и полнее, воспринимают то, что иным расам абсолютно недоступно; владеют способностями прерывать жизнь смертных существ — разными способами. Очень разными способами. И если не прерывать жизнь, то хотя бы ослаблять своих врагов. Они предпочитают действовать иными способами, а не оружием в руках.
Рядом с невысокими, хрупкими Старцами, возраст расы которых превышал, судя по эльфийским преданиям, возраст самих младших эльфов, которые появились почти на три тысячелетия позже Сотворения Высших Рас, возвышались трое не слишком крупных гноллей, силы любого из которых хватило бы на двоих Родгаров или, быть может, на одного Вельха. Были, кроме них, и несколько карнов (вряд ли темные пятна на лбах могли быть чем-то, кроме клейма), и, к удивлению Даниэля, даже мощных, бородатых, пренебрегающих одеждой кентавров с копьями, каждый из которых возвышался над общим строем голов примерно на две ладони. Были здесь и существа, которых Даниэль не смог распознать, потому что прежде никогда не встречал и не думал, что такие могут водиться на свете. Например, за спиной вожака застыли, не двигаясь, на своих скакунах, двое костлявых, абсолютно голых, безволосых, без признаков пола, с бледной, слегка светящейся кожей, огромными ярко-синими глазами, в которых не было видно зрачков, со взглядами, повергающими в дрожь. Они внимательно смотрели по сторонам. Даниэль подумал, что оба служат телохранителями.
Были там, в толпе, еще несколько странных, которые сразу же бросались в глаза, но внешне не выделялись ничем, потому что все же освещения не хватало...
Мгновения, отпущенные на мирную тишину, истекли.
— Ну, — насмешливо и громко вопросил вожак, довольно молодой, лет всего двадцати пяти, человек, весь в черном, без единой блестки, без заметного металла, не отсвечивающий в свете месяца ничем, а потому кажущийся темным пятном, только с двумя сверкающими звездами глаз, — давайте, кто есть кто. Слева направо.