— На самом деле, всё это полный абсурд, — наконец сказала она. — Ты помнишь, о чём мы спорили в тот субботний вечер, когда в библиотеке появился Стил?
Он кивнул. Неожиданное возникновение Стила навсегда запечатлелось в памяти. Тим намёками обвинял её, что она увлечена либеральными идеями, не испытывая искренней веры в них, а она возражала ему, что он невежественен, высокомерен и, как устрица, сидит в своей раковине.
— А теперь, значит, мы поменялись ролями, не так ли? — с ноткой горечи спросила она. — Ну что ж, значит, я глупая, скупая, бестолковая белая женщина, а ты беспредельно великодушен и благороден.
— Да нет же. Всё не так.
— Чёрт побери, вот тут ты прав — всё не так, — взорвалась она столь знакомой ему вспышкой. — И знаешь, почему, Тим? Потому что фактически ты сломался под давлением банды грабителей, которые, вооружённые до зубов, ворвались в наш дом, под угрозой оружия загнали нас в угол и потребовали отдать дом. — Теперь слова лились у неё потоком. — Я ни за что не поставила бы свою подпись, чтобы ублажить их, а ты отдал им пятьсот тысяч. Пятьсот тысяч долларов! Боже мой!
Затянувшись, Тим аккуратно стряхнул пепел. Он медлил с ответом, надеясь, что Лиз как-то успокоится. Но она смотрела на него в упор, наливаясь гневом.
— Лиз, я думаю, ты не понимаешь, с чем мы столкнулись, — медленно произнёс он, осторожно подбирая слова. — Неужели ты не осознаёшь, что случится, если и наш дом, и другие не будут как можно быстрее освобождены, и Данни кинет клич к Гамалу?
Он обрисовал ей возможное развитие событий — тысячи захваченных домов, треск автоматных очередей в пригородах, вмешательство армии, пылающие города. Она внимательно выслушала его.
— Но, Тим, ты в любом случае предложил бы Стилу эти деньги, — продолжала настаивать она. — Ты бы сделал это, даже не зная о Гамале.
— Нет. Я не уверен, как бы повёл себя в таком случае. — Но в глубине души он не мог не признаться, что идея пришла к нему задолго до воскресенья.
— Конечно, всё было бы точно так же, — твёрдо сказала она. — И естественно, ты дал слово, так что можно считать, что все документы уже подписаны. Так?
— Да.
— А ты понимаешь, что в глазах своих друзей, — продолжала давить она, — ты будешь идиотом или трусом?
— Вот это меня не заботит. — Пару часов назад ему пришлось пережить гораздо более трудный разговор.
— Ещё бы. Тем более, что они никогда не узнают подлинную причину.
— Подлинную причину?
— Да, дорогой. — Тон у неё был полон сарказма. — Эту милую, маленькую тайную причину, о которой осведомлены лишь несколько наших приятелей — наши обаятельные новые друзья, мистер Стил и мистер Дилл. — Она назвала их с отвращением, словно это были уголовные клички.
— Что ты имеешь в виду?
— Её.
— Её? — Наконец-то он всё понял.
— Да. Мисс Вирджинию Джонс, — медовым голосом сказала она. — Эту милую маленькую певичку соула, столь решительную, столь отважную и такую измученную. Мы так много думали о ней и вспоминали тёплые ночи в Акапулько, и мы были так благодарны мистеру Стилу, что он промолчал об этом трогательном романе…
— Лиз! Прекрати!
— И мы не могли оставить нашу жену и наших детей, потому что у нас так не принято. Мы же, видите ли, бедный англо-сакс протестантского вероисповедания, скованный по рукам и ногам пуританскими правилами поведения… Да и кроме того, может быть, нашей маленькой чёрной певчей птичке перестала нравиться наша бледная кожа. Так что мы благородно решили основать фонд в память того…
Когда она издевалась над ним, Тим лишь смотрел на неё сквозь сигаретный дымок, чувствуя, каким ядом пропитана каждая её фраза. В душе у него была полная пустота, какой-то вакуум, в дали которого он лишь смутно видел фигуру Лиз. Неужели они не могут поговорить как люди, неужели им не под силу перебросить хотя бы хрупкий мостик через пропасть их одиночества? Этот вопрос мучил его больше всего. Рядом с ним женщина, с которой он делил стол, кров и ложе больше тринадцати лет. Они любили и понимали друг друга, создавая свой собственный мир, и тем не менее, они не могут даже нормально поговорить. И теперь уж неважно, как всё начиналось, ибо кончилось тем, что они мечут друг в друга, как ракеты, раскалённые острия слов… Сколько на этих весах тянет Джинни Джонс? Два грамма, не больше. Ибо та Джинни Джонс давным-давно исчезла, а новая Вирджиния Джонс была чужой женщиной, вызывавшей лишь опасения.
— Тим? — мягко обратилась она к нему.
— Да, малыш.
— Тим, — тихо и растерянно сказала она. — Мне кажется, я больше не понимаю тебя.