Продукты разделили по-братски, теперь мне всегда придётся делать так. Ели молча, размышляя каждый о своём. Я о пресловутом ангаре, фин похоже о том, чего ему отсюда забирать. Ну, а после завтрака, мой новый друг разошёлся, сгребал в кучу всё, что на стройке добыл. Какие то тряпки, железки, картонки, верёвки и даже грязные мешки приспособил для переноски этого барахла. Я пытался ему разъяснить, что мы пойдём в город и, что там такого дерьма навалом найдём, но он ни в какую, только по своему всё лопотал и по очереди мусор в тару пихал. Плюнул. Чего я волнуюсь? Он же сам потащит эти мешки, на своём собственном горбу. С его то, метром семьдесят в росте и среднестатистической шириной плеч… Вот посмеюсь по дороге. Про свой отход, между прочим, предупреждал заранее, хотя не знаю, насколько точно понял он меня, но собираться фин начал только сейчас. Короче, сказал ему пару ласковых, я тоже не железный, про время, про то что он законченный мудак и ещё добавил, ну… как обычно. И это неожиданно подействовало. Похоже не один я его материл и до этого были прецеденты. Махнул Пекка на своё богатство рукой, в глаза мои суровые взглянул, чего то вякнул на своём, на финском, пнул дверь ногой и вышел на мороз. Ну, а за ним и я, у меня давно всё готово.
Первые пару километров топали бодро, потом Пекка начал сдавать и это несмотря на лёгкую одежду. На нём был синий пуховик, рублей за триста, сверху обычная фуфайка, не весившая почти ничего, а на ногах высокие ботинки со шнуровкой, уж явно лучше, чем мои, очень специфичные армейские сапоги. Остановился, лыжи снял. Жду, когда догонит.
— Устал? — спросил так, для проформы.
У финна все эмоции на красном лице видны, без переводчика всё понятно.
— Эн юммярря — ответил он мне, согнувшись в пояснице.
— Понимаю. Когда пешком ходил, тоже, как собака уставал.
— Пэркэлэ — качая головой, тихо промямлил Пекка.
— И не говори — согласился с ним я, а чего тут ещё скажешь.
Ещё через час мне пришлось отдать ему лыжи, а на половине пути я сделал привал. К этому времени Халонен ноги еле передвигал и ему уже ничего не помогало, ни мои просьбы на могучем русском языке, ни подкормка прямо по дороге, ни снятая фуфайка, лежащая в моём опустевшем мешке. Пришлось остановиться, иначе до дома мы сегодня не дойдём.
Отдых финскому «лыжнику» помог, но не надолго, вскоре он падал почти через шаг. Я злился, помогал ему подняться, но на скорость нашего передвижения это не действовало, никак. Уже в районе трёх, мне окончательно стало ясно, что темень мы встретим в местном лесу. Так и получилось. До машины добрались примерно в шесть часов, когда в неё сели смотреть на хронометр не было никакого смысла, я отчётливо понимал — дальше Пекка идти не сможет, так что всё самое весёлое ещё впереди. Какая теперь разница, во сколько точно будем дома, часом раньше часом позже, главное чтобы дошли.
— Ну, как ты? — спросил я иностранца. — Дальше сможешь идти?
— Эй — тихо ответил он и похоже попал в самую точку.
— Понятно. Тогда я тебя понесу.
Не знаю, насколько он в этот раз меня понял, но взгляд у него был, как у собаки, которую долго держали на цепи. Что тут скажешь? Оголодал человек, вот и сдался. А я больше ничего говорить и не буду. Нашему горю одними словами не поможешь, делом надо доказывать другу, друг ты ему на самом деле, или так… Может быть этот финский парень, другом мне ещё и не стал, но нормальных людей в стране осталось мало, так что каждый из нас, для другого, самый настоящий товарищ и брат.
Лично мне долгий отдых не нужен, посидели немного и хорош. Выбрался наружу, подобрал валенки со снега, тулуп и закинул их на заднее сидение, ружьё и мешок уже там лежат.
— Выходи — попросил я финна. — Домой пора идти.
Пекка кивнул головой, отрыл дверку и с трудом высунув ноги, попытался на них встать. Не получилось. Ну хорошо, что хотя бы понять сумел, о чём его я попросил. Не торопясь обогнул машину, нащупал тело, лежащее в снегу, приподнял его, поставил, отряхнул, как сумел и спросил:
— Ты на закорках когда нибудь ездил?
— Киитос. Пахойллан — ответил он мне, наверняка мало чего соображая.
— Да я не об этом. Ты, говорю, когда нибудь на людях катался? — показав на себе, чего от него хочу, спросил я снова и снова получил непонятный ответ: — Миня эн уммярря.
— Ясно. Тогда придётся учиться. Дальше я тебя повезу, на себе.
Мысли о всеобщем равенстве, братстве и может быть даже некой толики любви, к ближнему, покинули мою голову шагу на двухсотом. Ещё примерно шагов пятьдесят, стоя естественно на лыжах, я сделал злясь на себя, следующую сотню материл финна, а потом поливал всё подряд. Это только кажется, что шестьдесят килограмм живого веса можно очень долго нести, на самом же деле устаёшь быстро, независимо от того сколько весишь сам, какого ты роста и сколько силы в мышцы закачал. Не пройдя и четвертой части пути, от машины до бочки, я разжал руки, державшие мешковидное тело, безвольно висевшее на моей спине и оно благополучно свалилось в снег, без малейших попыток удержать себя в вертикальном положении.