Безропотно стоявшие люди, вдруг зашевелились и очередь нехотя дёрнулась вперёд. Я поправил побитого Петю, так и висевшего на моей грязной, мускулистой руке, и тоже двинулся за остальными.
В камеру, с одним окошком вверху, где стояло всего четыре, деревянных кровати, конвоиры умудрились затолкать почти пятнадцать человек, если Петьку считать за половину, но даже в таких, скотских условиях, люди всё таки оставались людьми и узнать это у меня получилось очень скоро.
— Мужики, у меня на руках избитый. Он еле стоит на ногах. Подвиньтесь, я его хотя бы на лавку положу — попросил я, стоящих рядом мужчин.
Мне никто не ответил, но парня тут же подхватили два незнакомых мне человека и сделав три шага, мягко опустили на свободную кровать, скучающую, должно быть, без подушки и матраца.
— Спасибо — поблагодарил я их и вынув помятый, не очень чистый платок, попробовал и себя привести в порядок.
Пока занимался личной гигиеной, самые расторопные заняли сидячие места, а кому их не хватило, выбрали те, что были попроще, оккупировав проплешины на грязных, бетонных стенах, прижавшись к ним поникшими плечами. Так что к концу моего, не очень качественного умывания, середина камеры оказалась почти полностью пустой и чтобы она являлась действительно таковой, мне пришлось потеснить лежачего Петруху.
— Товарищи! — громко выкрикнул, интеллигентного вида мужчина, убедившись, что для общения с народом ему никто не мешает. — У кого, какие мнения будут, по поводу происходящего с нами?
— А, какие тут могут быть мнения — ответил ему один из тех, что стоял у стены. — В данном случае, двух мнений быть не может. В страну снова вернулся тридцать седьмой год.
— Почему вы так решили? — спросил его, ранее выступавший гражданин, самой большой страны в мире.
— Почему, почему? А у кого нибудь из вас права изъяли? А паспорт требовали показать? Или, может, кому то талон испортили?
— Нет — ответили ему сразу несколько человек, выступив почти хором.
— Ну вот, видите. О чём тогда можно вести речь? Вы, сами посудите, граждане дорогие. Милиционеры остановили нас на дороге, где ограничения скорости нет. Ничего толком не объяснив запихали в военную машину, а потом, под конвоем обычных солдат, привезли в воинскую часть. Это, по вашему, законно? Причём заметьте, взяли они одних мужиков и только тех, кто в самом востребованном для экономики, возрасте. Со мной отец ехал, ему через месяц будет шестьдесят девять, так на него никто внимания не обратил. Он так и остался сидеть в моей машине. Теперь ума не приложу, как он обратно добираться будет.
— А у меня в машине дочка осталась. Она в девятом учится. Ей тоже ничего не сказали. Сидит, наверное и ждёт, когда папаша придёт. А я тут, с вами загораю — посетовал на неординарную ситуацию, ещё один мужчина.
— У меня там тоже, сын остался! А у меня жена! А я вообще за рулём не сидел! — в голос заорали, озабоченные мужчины.
— Ну и что, по вашему, это значит? При чём здесь тридцать седьмой год и арест дееспособных мужчин — дождавшись, когда всё стихнет, задал свой вопрос тот, что начал разговор первым.
— Неужели непонятно? — спросил его, основной оппонент.
— Непонятно — холодно ответили ему.
— Да они, как и раньше, пытаются выбить самых сильных и опытных, чтобы потом было проще остальными управлять.
— Бред! — откликнулся на его выпад, низкорослый мужчина, стоявший рядом со мной. — На хрена им это надо? Кто тогда работать будет? Сами что ли, в поле пойдут?
Не прошло и пяти минут, как камерный монолит окончательно рухнул. Люди разбились на две неравные группы и с разной громкостью доказывали друг другу свою правоту, оставив в покое лишь меня, с лежачим Петрухой и ещё двух парней, сразу зашедших на нейтральную полосу. Лично мне глотку рвать, изначально не хотелось, не видел смысла спорить про тридцать седьмой год. Откуда мне знать, чего там на самом деле происходило. Я скромно сидел в сторонке, пристроившись в ногах у Петра и прикидывал в голове варианты, как с ним дальше быть. Время идёт, а помощи ему никто оказывать так и не собирается. Если дело с лечением не сдвинется с мёртвой точки, ну хотя бы до утра, тогда придётся самому браться за восстановление изрядно покалеченного парня. Сомневаюсь правда, что сумею убрать синяки, образовавшиеся на его избитой физиономии, но бодрость в теле вернуть железно смогу. А там, глядишь, нас и подкормят, и мой несчастный водитель станет ещё на шаг ближе, к своему обычному состоянию. Сегодня никаких активных действий предпринимать не буду, даже несмотря на лежащий в кармане пистолет. Тоже мне умники, обыскать и то не удосужились. А завтра поглядим, как карта ляжет. Главное, чтобы Петька встал на ноги и рядом не шаталось слишком много военных, а остальное ерунда, и не таких обламывать доводилось.