Вот уже три дня Ольга была одержима идеей сфотографировать закат над Асаньей. Закатное солнце делало израненный войной город ещё более больным, окрашивая мраморные стены и крыши домов в бледно-желтый цвет. Так желтеет кровь на гимнастёрках убитых солдат, которые, даже не стирая, передают молодняку из Республиканской Милиции. Желтый город под алым небом. Город, утративший белизну своих мраморных зданий, город, где каждый день льется кровь от бомбардировок и артиллерийских обстрелов противника. Город, утративший невинность. Художник, нарисовавший такое, имел все шансы стать знаменитым. Но Ольга не была художником, да и известности не желала. Сегодня у неё был только фотоаппарат и тяга к красоте. Оставалось поймать нужный ракурс.
Правильное место для съемки Ольга присмотрела ещё три дня назад. Балкон их с Бьорсоном номера идеально подходил для любования закатом, для этого он, собственно, и был создан проектировавшим отель архитектором. Быстрым шагом она прошла через весь пятый этаж отеля, пока не достигла дверей номера. Быстрым движением руки вставила ключ в скважину, повернула. Во всех трех комнатах номера было пусто. Снорри, скорее всего, сидел в баре, «собирал информацию». Ольга заняла давно подготовленную позицию и принялась наблюдать.
Западную часть Асаньи занимал порт и примкнувшие к нему бедные кварталы, населенные работниками этого самого порта. Небогатые домишки с крытыми чем попало крышами – классика припортового района. К северу от порта располагалась изящная набережная с белоснежными особняками, имеющими собственные причалы для выхода к морю. Обитателей северной набережной соединяла с центром Окружная улица, застроенная по обе стороны исключительно респектабельными особняками, церквями и дорогими общественными зданиями. Одно из таких зданий и интересовало Ольгу. Штаб Западного Флота Республики, или Адмиралтейство, как он назывался в прежние времена, был не менее прекрасен, чем губернаторский дворец, и тоже искалечен боями. Флотские офицеры и примкнувшие к ним матросы дрались так же отчаянно, как и их сухопутные собратья из губернаторских казарм. Командующему лояльными Республике войсками пришлось подтянуть артиллерию, сухопутную и корабельную. Теперь огромные пробоины в изящных колоннах, поломанные статуи и сколотые портики превращали Адмиралтейство в идеальную фактуру для съемки.
Ольга взяла фотокамеру наизготовку. Огромное солнце медленно клонилось к линии горизонта, становясь всё краснее. Ольга замерла, выжидая момент.
Скрипнула дверь номера. По тяжелым шагам за спиной Ольга поняла, что Бьорсон вернулся, но никак не отреагировала на его приход. Солнце было важнее. Уже три дня у нее не получалось поймать нужный момент, сегодня она это сделает.
Расколотый мрамор Адмиралтейства из желтого стал оранжевым. Нависшее над морем солнце обрело цвет хлещущей из артерии крови.
Шаги замерли прямо за спиной Ольги. Она слышала тяжелое дыхание Бьорсона, тот стоял молча, не произнося ни слова.
Вот и хорошо, помолчи ещё чуть-чуть, не отвлекай…
Ольга навела камеру так, что в объектив попало всё: кровавый сгусток солнца, море, ряд хибар, притулившихся к зданию порта, пожелтевший под лучами солнца мраморный скелет Адмиралтейства…
Щелчок. Потом ещё один и ещё. В фотокамере сегодня вдоволь плёнки.
Ольга снимала почти полчаса, успев дважды поменять плёнку в камере. Всё это время Бъорсон стоял за её спиной, ничем, кроме тяжелого дыхания, не обозначая своё присутствие.
– Зачем? – спросил он, когда Ольга закончила и обернулась к нему, – сочетание цветов действительно восхитительно, но «Карризо» (5) – это «Карризо», – он кивнул на Ольгину фотокамеру и ехидно улыбнулся, – планируешь раскрашивать сама?
– Сама. А что, есть другие варианты?
Бьорсон недоверчиво хмыкнул. В эту игру они играли уже давно. Снорри прекрасно понимал, что Цветана (так назвала себя Ольга при встрече) не та, за кого себя выдаёт, и пытался вытащить девушку на откровенный разговор. Ольга отмалчивалась, хамила или небрежно врала. Последнее, что нужно было ей в этой жизни, – это разговор по душам с престарелым алкоголиком.