Она же выросла в доме, где мужчина был властным и категоричным, как отец. Надежда предпочитала именно такие качества у главы семьи, а не туманные мечтания о невозможном и, следовательно, недовольство. Раньше Борис хотел стать летчиком, путешественником, плавать на кораблях, опускаться водолазом в глубины моря. И она всякий раз верила его мечтам. А ничего не вышло. Он попал в сельский вуз по ее совету, теперь маялся. Какая уж тут романтика? Для себя она знала, что хочет — лабораторию, белый халат и таинственный мир живого под микроскопом. А ему — что?
«У него нет цели! — кричал, бывало, отец. И то, чем она гордилась, опять оборачивалось против Бориса. — Поплелся за женой в институт… Потому что нету цели! Разве не видишь?» — обращался он к дочери, и она мысленно соглашалась. Раз ему на факультете тяжко, надобно что-то делать. Ладно, аэроклуб перевели! Ведь есть, наверное, другие возможности. Или причина в другом? Может, отец своим авторитетом долго давил на зятя, и тот не выдержал? Эта мысль показалась Надежде очень правдоподобной. Но не прибавила нежности и любви.
* * *Разные разговоры о жене доходили, конечно, и до Бориса. И он вдруг увидел в семейной жизни новую, незнакомую сторону. Отношения с Надеждой резко ухудшились.
Тетка не посмела устраивать выговор племяннице, хотя тоже была недовольна.
— Вона! Думала на Демьяна, — сказала она со вздохом. — А косой Фомич оказался шустрее.
В один субботний вечер, явившись неизвестно откуда, Людмила Павловна достала бутылку вина и сказала, подняв бокал:
— Выпьем за несчастную любовь!
Потом добавила, расчувствовавшись:
— Примаком в семье жить не сладко. Да… Но здесь! Ты что? Не можешь оттаскать ее за косы?
Борис неторопливо отпил вино и глянул потемневшими синими глазами:
— Она же обрезала косы в прошлую зиму. У нее кос нету.
Они выпили бутылку до конца. Начало темнеть. Даже июньский вечер не выдержал — то ли от позднего часа, то ли от тяжелых туч, сгустившихся за окном. Капли дождя ударили по стеклу.
— Не знаю! Будь моя воля! — не выдержала тетка.
В конце деревни на бугре, где по субботам собиралась молодежь, запела гармонь.
«…От полудня до заката…»
Петька-гармонист всякий раз начинал одну и ту же песню. Услыхав ее, бабы вздыхали: «Знать, сегодня Петька…» Напарник его появлялся на бугре пореже и всегда начинал с вальсов.
Лицо Бориса обострилось. Тетка посмотрела на него с задумчивостью.
— Да… Конечно! Ты знаешь, что генерал вам жить не даст. И, главное, Надежда это чувствует. Ну, твое дело! Упустишь время, потом будет поздно.
Стукнула дверь. Никто, кроме Нади, уже не мог прийти. И все же мысль о ней не принесла Борису облегчения. Надежда действительно возникла в проеме двери, смеющаяся, счастливая. Словно счастье являлось достаточным свидетельством ее правоты и не нуждалось в объяснениях. Привлекательная той особой мучительной красотой, какой природа наделяет изменщиц.
— А по какому случаю праздник?
Ни слова не говоря, Борис рывком поднялся и вышел.
Едва начавшийся дождь прекратился. Сырой темный ветер донес пиликанье гармошки, и Борис отправился туда, где веселилась молодежь. Отыскал в кружке танцующих девушку, которую раньше приметил, — Настю Аникину. Она сама, бросив кавалера, подошла. Знакомство их началось с первого дня работы в бригаде. Настя приносила отцу обед. Была она красивая, рослая в отличие от маленького Аникина, светлые косы уложены венцом на голове. А когда однажды пришла с распущенными волосами, у Бориса дух занялся от объявившейся красоты.
— Редкий го-сть! — пропела она, подходя. — Ай, завтра не подниматься?
В спустившихся сумерках каждую черточку лица ее было видно, и глаза сияли.
— Хватит времени, — отшутился Борис.
Они покружились несколько танцев. Когда говорить было не о чем, похваливали гармониста. Потом начались частушки, и Настя, разбивая пыль каблуками, пропела про милого парнишечку, которого отбила другая, злая зазноба. И получалось так, будто она смотрит на Бориса, обращается к нему.
Пока играла гармонь, они были вместе. Но расстались легко, Настя ничем не выразила сожаления.
— Завтра принесешь отцу обед? — спросил Борис. — Увидимся?
— А как же! — ответила она с таким радостным видом, словно он назначил ей свидание.