— Уйди с куреня, — всё так же тихо и спокойно сказал Заруцкий.
— Не твой курень! — вскинул Шпынь на него озлобленный взгляд, ощерил зубы, вот-вот, казалось, набросится, укусит…
— По-мирному уйди, — повторил Заруцкий. — Миколка на тебе.
— У куренников спроси! — визгливо, по-собачьи, вскрикнул Шпынь, слабея в ногах от странно тихого, но жёсткого его голоса, и сквозившей в нём какой-то непонятой ему воли.
— Век тебе жить и грабить, а суда в курене не видать! — бросил ему в лицо Бурба самое страшное проклятие донцов, обрекающее на бесчестие за кругом и позор, когда даже самый последний казак презрительно сплюнет, но не подаст руки изгою.
Шпынь, почувствовав за спиной недоброе сопение своих казаков, вскочил, выхватил из ножен саблю и отпрыгнул от костра, готовый постоять за себя. Но никто из его казаков не двинулся с места. Они выжидали, что будет дальше. Он же, набычившись, ринулся на Заруцкого — рубанул его!.. И угодил по чурбаку, где тот сидел ещё долю секунды назад. Он проворно крутанулся, сунулся в ту сторону, куда метнулся Заруцкий, и тут же напоролся на его клинок…
Казаки оттащили тело атамана подальше от костра и зарыли в песке.
Заруцкий присоединил казаков Шпыня к своему куреню и ушёл с Волги на Дон: в зимовую станицу.
— Иванушка! — встречая его, с криком подбежала к нему его любовница, казачка Тонька; следом за ней подбежал и её сын Стёпка, которого она прижила с ним.
Заруцкий обнял её, похлопал по пухлой заднице, почувствовав, как истосковался за два месяца по бабьему телу. Затем, отстранив её, он подхватил сына на руки, подбросил: «Расти вот таким, большим!» Поймав его, он поставил его на землю.
К ним подошли и обступили со всех сторон сторожевые казаки его станицы.
— Тут до Корелы малый пришёл с Черкас, — сообщили они ему. — Корела присылал до тебя. Велел к нему показаться.
— Что там? — спросил он.
— Слух прошёл по войску: царевич-де объявился, убиенный, Димитрий — колена Грозного. Воскрес-де, как Лазарь!..
— Хм! — весело хмыкнул Заруцкий.
— На службу зовёт. Волю казакам сулит. Смага «Низ» собирает на круг.
Не знал Заруцкий тогда, что через год судьба забросит его в лагерь царевича и его путь-дорожка пойдёт совсем в другую сторону от жизни простого воровского атамана с Дона. Не выбирал он ничего, но туда, под Новгород-Северский, к царевичу, пришёл атаманом в донском войске Корелы, известного всему Дону атамана. Перед уходом с Дона Заруцкий обвенчался с Тонькой. Венчал их расстрига-поп Онуфрий из его станицы, по-быстрому. Все торопились в поход.
Была середина ноября. Стояла непогода. Холодный, с ветром дождь сменялся мокрым снегом. Войско царевича готовилось к новому штурму города.
Первый приступ князь Никита Трубецкой и Пётр Басманов, воеводы в осаждённом Новгороде-Северском, легко отразили, ударив со стен из пушек и ружей. И эта первая же неудача, сумятица и несогласие между запорожцами и шляхтичами загнали царевича в тоску. Поэтому донских казаков встретили с восторгом, хотя Корела привёл всего каких-то пять сотен человек.
Царевич забегал среди казаков, закричал Юрию Мнишке, своему названому тестю и гетману войска: «Я же говорил — Дон поднимется!»
Заруцкий ухмыльнулся, переглянулся с Корелой. Им было непонятно, отчего веселиться: Смага-то, верховный атаман Дона, осторожничая, убедил круг не посылать к царевичу войско, только охочих.
На радостях царевич подтянул к шанцам винтованные пушчонки малого калибра и потешился, пострелял ядрами в крепость, которая не желала поддаться ему. Пушечки потявкали и замолчали, не причинив никому никакого вреда. Но царевича, Отрепьева Юшку, Расстригу, это нисколько не смущало. Его руки тянулись ко всему, и всё хотел попробовать он сам…
Гетман же Юрий Мнишка теперь основательно подготовил войско и двинул его на новый штурм города. К стенам они подошли ночью, под прикрытием подвижных срубов. Но за стенами их уже поджидали. О начале штурма осаждённым донесли лазутчики, донесли и об измене в городе. И Басманов выжег её с помощью городовых воевод, Якова Барятинского и Фёдора Звенигородского.
Под огнём со стен наступающие заметали всё же ров хворостом и соломой. Но поджечь стены они не смогли, откатились, потеряв много убитыми. Вместе со всеми от стен бежали донцы Корелы. А среди них был и атаман Ивашка из Заруд, впервые в жизни угодивший по-настоящему в горячее дело.
И царевич опять приуныл. Наёмники же стали косо поглядывать на него: что-то не видно было подле него бояр.
— Ведь ты же клятвенно уверял всех: что вот, дескать, только ступлю ногой на свою наследную вотчину, так и побегут бояре ко мне! — упрекали они его…