А то можно сыграть с Хумаюном партию в настольную игру с резными фигурками. Ум у его сына хваткий, быстрый, а потому Бабур еще более гордился тем, что чаще всего выигрывал. Его забавляло растерянное выражение на лице Хумаюна, когда он завершал победную партию традиционным восклицанием — «шах мат», что означало «царь погиб». Потом они обсудят намеченный им поход против правителей Бенгалии, который должен будет начаться, как только стихнут дожди. Укрывшись в своих влажных джунглях, которыми поросла дельта Ганга, те вообразили, будто могут бросить вызов могуществу Моголов, не признавая верховенство Бабура.
— Пошли за моим сыном Хумаюном и принеси доску с фигурами, — приказал правитель слуге.
Пытаясь стряхнуть сонливую слабость, он встал и, подойдя к выходившему на реку окну, бросил взгляд на протекавший внизу, разбухший от дождей, поток. Какой-то крестьянин гнал вдоль размокшего берега тощих буйволов.
Заслышав шаги, Бабур обернулся, ожидая увидеть сына, но то был всего лишь одетый в белое слуга.
— Повелитель, твой сын просит прощения, но он нездоров и не может покинуть свои покои.
— Что с ним?
— Я не знаю, повелитель.
До сих пор Хумаюн ни разу не хворал. Может быть, всеобщее оцепенение, которое приносят муссоны, способно лишать энергии и духа даже самых сильных людей?
— Я пойду к нему.
Бабур набросил желтый шелковый халат, сунул ноги в остроносые лайковые туфли без задников и поспешил из своих покоев на другую сторону обнесенного галереей двора, на котором вода не била, как полагалось, сверкающими струями из фонтанных чаш в форме лотосов, а выплескивалась через края переполненных бассейнов.
Хумаюн лежал на спине, забросив руки за голову, с закрытыми глазами. Его била дрожь, лоб был покрыт потом. Услышав голос отца, он открыл глаза, и стало видно, что они налиты кровью, а зрачки расширены. Бабур слышал его тяжелое, хриплое дыхание. Казалось, каждый глоток воздуха стоит ему болезненного усилия.
— Давно ты почувствовал себя плохо?
— Рано утром, отец.
— Почему мне не доложили? — Бабур гневно воззрился на слуг сына. — Немедленно послать за моим хакимом!
Он обмакнул свой платок в воду и вытер Хумаюну лоб, но пот тут же выступил снова. Он просто струился по лицу больного, а дрожь даже усилилась, да так, что у Хумаюна начали клацать зубы.
— Повелитель, хаким здесь.
Абдул-Малик незамедлительно проследовал к постели Хумаюна, положил руку ему на лоб, поднял веки и нащупал пульс. Затем, со зримо нарастающей озабоченностью, распахнул халат Хумаюна и приложил свою плотно обмотанную тюрбаном голову к его груди, чтобы послушать сердце.
— Что с ним?
Абдул-Малик ответил не сразу.
— Пока трудно сказать, повелитель. Нужно произвести более тщательный осмотр.
— Все, что тебе понадобится, ты получишь по первому же слову.
— Я пошлю за своими помощниками. А тебе, повелитель, если я осмелюсь говорить откровенно, лучше бы уйти из спальни. После того как я завершу полный осмотр, ты получишь полный отчет, но скажу сразу: выглядит все это серьезно, даже тревожно. Пульс и сердцебиение у него слабые, но учащенные.
Не дожидаясь ответа Бабура, Абдул-Малик снова повернулся к больному. Бабур помедлил, снова бросил взгляд на восковое, дрожащее лицо сына и покинул комнату. Когда слуги закрыли за ним дверь, он вдруг понял, что его самого тоже бьет дрожь.
Сердце его сдавило холодом. Сколько раз приходилось ему опасаться за жизнь Хумаюна. При Панипате отважный молодой воин едва не угодил под всесокрушающую стопу одного из боевых слонов султана Ибрагима. При Кануа лишь в последний миг избежал смертельного удара раджпутского меча. Но ему никогда и в голову не приходило, что Хумаюн, такой здоровый и сильный, может стать жертвой недуга. Как же ему жить, если он лишится своего любимого первенца? Что значит для него Индостан со всеми его богатствами, если Хумаюн умрет? Да он в жизни не сунулся бы в этот удушливый, знойный край с его нескончаемыми дождями и тучами писклявых москитов-кровососов, если б мог хотя бы подумать, что за это придется уплатить такую цену.
Следующие полчаса Бабур провел, нервно расхаживая по внутреннему двору и подавляя желание послать слугу к хакиму за новостями. Наконец Абдул-Малик вышел на двор сам. Бабур тщетно пытался прочесть что-либо на его лице.
— У твоего сына сильнейшая лихорадка, он впадает в бред.
— А в чем причина? Это не яд?