Но сейчас ему осталось только одно — ждать, первым же делом надлежало проститься с отцом. Вазир-хан, склонив голову, принял усыпанные драгоценными камнями поводья. Бабур слез с коня, утер слезы и глубоко вздохнул. Ему предстояло отвести любимого отцовского муллу и важнейших из участников похорон вниз, в крипту, дабы воздать усопшему повелителю последние почести. На долю секунды ему до боли захотелось ощутить нежное прикосновение материнской руки, но Кутлуг-Нигор, так же как его сестра и бабушка, в соответствии с обычаем, оставались в гареме. Женщинам в подобных церемониях участвовать не полагалось: они молчаливо простились с умершим, проводив взглядами кортеж, удалявшийся из крепости по направлению к быстрому, полноводному Яксарту.
Приблизившись к темному зеву мавзолея, Бабур увидел, что Квамбар-Али уже ухитрился оказаться впереди него: он так рвался быть первым, что от торопливого шага разлетались полы его коричневого халата.
— Визирь!
Голос Бабура прозвучал строго. Получилось совсем неплохо.
Подавив гримасу раздражения, Квамбар-Али остановился и отступил в сторону.
— Повелитель…
— Мы прощаемся с моим отцом, и я, как подобает, пойду первым, — заявил Бабур и, шагнув мимо остановившегося визиря, не преминул, будто нечаянно, наступить каблуком на его обутую в мягкую туфлю ногу. Это тоже получилось неплохо.
— Конечно… повелитель.
Учтивым жестом Бабур пригласил муллу присоединиться к нему, и Квамбару-Али пришлось двинуться по низкому, темному проходу за ними следом. За ним, сообразно своему высокому сану, шествовали остальные члены придворного совета. Юсуф, казначей, нес в руках чашу, полную сверкающих золотых монет, которую предстояло поставить в ногах у саркофага. Баба-Кваша держал толстую, в красном кожаном переплете, книгу, куда, как управляющий дворцовым хозяйством, скрупулезно заносил все расходы двора. Ей тоже предстояло остаться в гробнице в знак того, что владыка отбыл в мир иной, оставив свои земные дела в полном порядке. Баки-бек нес хрустальный шар, атрибут должности придворного астролога, намереваясь позже, по окончании церемонии, заглянуть в его таинственные глубины и с прискорбием оповестить всех, что, как говорят звезды, небесам не угодно видеть на троне зеленого юнца.
Уже спустившиеся придворные жались к сырым, холодным стенам крипты, в то время как по тесному проходу прибывали все новые. Спертый воздух подземелья наполнился запахом пота: Бабура сдавили со всех сторон так, что он едва мог пошевелиться. Мулла, сначала тихо, потом все громче, так, что его голос стал разноситься по всему подземелью, начал читать молитвы, а по хребту Бабура вдруг пробежал холодок. Он находился под землей, в замкнутом пространстве. Что, если враги выберут этот момент, чтобы нанести удар? Он представил себе алую кровь, хлынувшую из рассеченного горла прямо на жадеитовый гроб, украшенный тонкой резьбой в виде тюльпанов и нарциссов. У него едва не вырвался крик, но ему удалось взять себя в руки, и все обошлось резким, хриплым вздохом. Однако на него навалились слабость и головокружение: силясь совладать с собой, Бабур закрыл глаза. Несмотря на юные годы и не ведавший бритвы подбородок, он обязан быть мужчиной, ибо в том случае, если проявит мужество и сыграет свою роль как следует, через несколько часов его провозгласят повелителем Ферганы.
«В твоих жилах течет кровь Тимура».
Он еще раз повторил про себя слова, которые отец произносил так часто и с такой гордостью, и, когда они отдались эхом в его сознании, перед мысленным взором возникли образы великих сражений давнего прошлого и еще более великих завоеваний грядущего. Кровь его вскипела, душа преисполнилась решимостью, вкупе с праведным гневом: как смеет кто-то даже помышлять о том, чтобы лишить его принадлежащего ему по праву наследия?