Я был соучастником худшей ночи в ее гребаной жизни.
Моя голова падает на руки.
— Ты нашел что-нибудь еще о Станнере?
— Не слишком много, но я все еще копаю. Его нелегко раскусить. Мы не единственная компания, в которой он работает, которая прячет его грязное белье. Но что мне показалось странным, так это то, что в отчетах отсутствует некто Уэс Блэк. Твой отец отметил, что он был там, когда появился, но я не могу найти никаких записей о нем после той ночи. Где угодно.
— Я перестал заниматься подобными случаями. Это выходит за рамки того, что должно быть исправлено. Он не мог отказаться от гребаной работы. Эти подонки должны гнить в тюрьме, а не влачить жалкое существование в своих пентхаусах. А как насчет другого подонка, который там был, Коннера Уитфилда?
— Я проверю, как он, и доложу тебе. Я сосредоточился на Эмери и Карине, как ты и просил.
Я отмахиваюсь от него.
— Конечно, конечно. Ты сделал то, о чем я просил. Просто сделай мне одолжение, не оставляй следов. Мне не нужно, чтобы мой отец знал, что я вынюхиваю что-то об одном из его дел.
Тревор кивает.
— У Бэнкрофтов проблема с их домовладельцем, который снова что-то вынюхивает. Нам нужно вмешаться в эту ситуацию. Ты получил мое электронное письмо?
— Да, я займусь этим.
Что мне нравится в Треворе, так это то, что он не зацикливается на том, о чем я его прошу. Вот так мы снова стали двумя нормальными парнями, потягивающими кофе и обсуждающими работу. Но эта новость навсегда изменила одного из нас. Если бы я прошел мимо дома, возможно, это пробудило бы мою память, заставило вспомнить ту ночь, когда отец велел мне сжечь дом изнутри бензином, насколько это было возможно. Но я этого не сделал. Я ушел и вернулся домой... Как, черт возьми, я собираюсь ей сказать?
Как, черт возьми, она отреагирует?
Снова в тени.
Карина в своей гостиной, на диване, смотрит Netflix с миской попкорна. Случайно она выглянет в окно, и я проскользываю обратно в темные очертания сосны, скрываясь из виду.
Вся эта чертова неразбериха возникла из-за того, что я влюбился в девушку за оконным стеклом. Я не знаю, как это исправить, и это то, чем я зарабатываю на жизнь. Конечно, моя сторона бизнеса стала мягче, чем когда-либо при моём отце, но я по-прежнему решаю проблемы каждого. И все же я не могу найти выход для себя.
Я не могу быть таким, как они, это я знаю. Я не хочу быть еще одним лживым куском дерьма в ее жизни, который не может сказать ей правду.
Вздыхая, я поднимаюсь по ступенькам и звоню в дверь. Телевизор замолкает по другую сторону двери, прежде чем ее тень перемещается по комнате, отбрасывая силуэт на то самое дерево, возле которого я часами прятался на холоде.
— О, наконец-то, я начала волноваться. - Она провожает меня внутрь, и я останавливаюсь у спинки дивана. Пятачок шипит на меня, как будто может почувствовать изменение в моей энергии с помощью какой-то своей эмпатической силы.
— Не обращай на него внимания. Иногда он ведет себя как осел. Кыш, кыш, — говорит она коту, и он бросает на меня еще один косой, угрожающий взгляд, прежде чем спрыгнуть с дивана и направиться к кошачьему дереву.
Карина подходит ко мне, неуверенно засовывая руки под мое пальто и обнимая меня. Чувствуя, что что-то не так, она отстраняется и смотрит на меня.
— В чем дело? – спрашивает она.
— Нам нужно поговорить, — говорю я, чувствуя себя самым непохожим на самого себя, которого когда-либо чувствовал. Как будто вся моя личность отключилась от того, что мне нужно пережить в ближайшие несколько мгновений.
— Это никогда не годится для того, чтобы разговаривать, разве ты этого не знаешь? — Она смеется, но ведет меня к дивану и, садясь, машет рукой в сторону кресла рядом с собой.
— Моя сегодняшняя встреча была... Она была...
— Гейдж, — говорит она, хватая меня за руку. — Что бы это ни было, я выслушаю и постараюсь сохранить свой разум настолько открытым, насколько смогу, потому что ты честен со мной, и это то, за что я уважаю людей.
Я киваю, мысленно молясь, чтобы она говорила правду, но в то же время зная, что ей будет трудно осознать это.
— Я мастер на все руки, — начинаю я.
— Как мастер на все руки? — спрашивает она. Я знаю, что она делает, она пытается разрядить напряжение в комнате, и я обожаю ее за это, но это не сработает.
— Нет. - Я вздыхаю. — Я помогаю богатым. Это бизнес, в котором я вырос. Он передавался из поколения в поколение. Там, где богатый человек облажался, за ним стоит кто-то с пылесосом, — объясняю я.
Ее лицо краснеет. Она умна, как гребаный хлыст, я уверен, она знает, к чему это приведет, или так она думает.
— Моя первая работа была в Рочестере, твоем родном городе. - Она кладет мою руку обратно на колени, отстраняясь, и это обжигает меня, как будто меня проткнули гребаной колкой для льда.
— Мне было девятнадцать лет, и я умолял отца позволить мне начать работать в семейном бизнесе. Чего я, однако, не знал, так это того, насколько чертовски мрачным и развратным он позволил стать бизнесу под его руководством. Он убирал гораздо более грязные завалы, чем когда-либо делал мой дед, и гораздо более запутанные дела, чем я возьму на себя.
Она кивает, принимая информацию. — Значит, ты был там той ночью? — спрашивает она, закрывая глаза и готовясь к моему ответу.
— Это я устроил пожар.
Мой первый инстинкт — схватить ее, утешить себя прикосновением к ней, но я сопротивляюсь, зная, что это неправильно для нее. Итак, я сжимаю руки и изо всех сил пытаюсь сделать то, что правильно. Не важно, насколько это чертовски больно. Потому что я никогда не хотел быть частью всего этого. Мне нужно, чтобы она это увидела. Мне нужно, чтобы она знала, что я не знал масштабов работы моего отца.
— Ты знал? Ты знал, что было внутри? — спрашивает она, все еще не открывая глаз, когда слеза скатывается по ее щеке. Одна слеза, чтобы дать мне понять, как сильно я нарушил то, чему поклялся никогда не причинять боли.
Я, блядь, поклялся в этом всего несколько часов назад, и все же посмотри, что я натворил.
Я ее недостоин.
— Нет, я не знал. Он не выпускал меня из машины, пока не сделал то, что ему было нужно внутри. Я тоже не обращал на него внимания. У меня играла музыка.
Мое признание заставляет меня чувствовать себя гребаным инструментом, но я был молод, глуп и наивен, насколько это возможно.
— Карина, — выдыхаю я, — как ты выбралась из того дома?
— Я же говорила тебе. Коннер, — говорит она, наконец открывая глаза.
— Там был дым? - Спрашиваю я. — Скажи мне, если я поджег этот гребаный дом, пока ты была внутри. - Мой голос срывается, и она тянется ко мне.
— Дыма не было. Но он сказал мне вести себя тихо. Сказал, что в гостиной были люди. Это я отчетливо помню. Хотя я никогда не сомневалась в этом. Потому что я слышала, как люди веселились до того, как Эмери нокаутировал меня... - Ее взгляд метнулся ко мне. — Кто был в гостиной? – спросила она.