— Хорошо. Когда будешь готов, давай посмотрим, ладно? — спрашивает она, и ее голос звучит еще более отстраненно. — Я прямо здесь, — добавляет она, как будто может почувствовать мою панику. Интересно, паникую ли я внешне.
Я наконец набираюсь смелости и поворачиваюсь, разглядывая рамку из красного дерева, косо висящую на стене. Вокруг него видны следы обугливания, а по краям самой рамки горят угольки.
— Больно будет только на мгновение, — говорю я Карине, и она всхлипывает.
Я отступаю. — Ты не обязан этого делать, Эмери. Я знаю тебя, я наблюдала за тобой. Ты хороший человек! Пожалуйста, не делай этого, — умоляет она.
Я останавливаюсь, глядя на нее сверху вниз, наркотики и алкоголь давят на меня, но я хочу ее. Я хочу ее так чертовски сильно. Эти глаза. Я хочу утонуть в них.
Но она не моя, и я не могу ее забрать.
Я хлопаю ладонью рядом с ее головой, и она вскрикивает.
Дверь распахивается, и сзади доносится приглушенный голос.
— Что у нас здесь? — спрашиваю я.
Когда я поворачиваю лицо, чтобы посмотреть на них, что-то твердое ударяет меня сбоку по голове, свет гаснет, когда я падаю с Карины влево и ударяюсь об пол. Мои глаза находят ее, пока страх скользит между нами. Кровь сочится из моего носа, прежде чем меня ударяют еще раз.
— Нет! — Карина кричит, и мои глаза закрываются.
Я отступаю от рамки. — Этого не может быть. Я помню, как ударил ее.
— Правда? Или чувство вины искажает твои воспоминания? Знаешь, такое может случиться. Вещества тоже.
— Я чист. Я не прикасался к наркотикам с той ночи. Я имею в виду, я пью, но мы все пьем, — бормочу я, такой тяжелый и теплый. Я хочу пойти спать. Я хочу, чтобы это поскорее закончилось.
Но мне нужны ответы.
Я пытаюсь открыть глаза, но не могу. Я их не контролирую. Она контролирует их.
Мое сердце бешено колотится в груди, выходя из-под контроля.
— Тогда вы не были чисты, мистер Станнер. А вещества имеют свойство все портить. Теперь я хочу, чтобы вы сделали глубокий вдох для меня, — говорит она. — Хорошо, и еще один.
Я делаю это каждый раз, когда она говорит мне, пока считает, пока не убедится, что я набрал достаточно воздуха.
— Теперь, когда ты будешь готов, я хочу, чтобы ты вернулся наверх, хорошо? Как и раньше, не просматривай ни одно из воспоминаний. Мы получили то, за чем пришли.
Я поворачиваюсь и поднимаюсь. Преодолев пять ступенек, я позволяю своей руке следовать за стеной, пока поднимаюсь. Но когда моя рука случайно касается рамки, и по моим венам пробегает дрожь радости, я не могу удержаться и поворачиваю голову влево.
— Мистер Станнер? — доктор зовет, но я заблудился.
Мама сидит, скрестив ноги, рядом с рождественской елкой, ее улыбка яркая и теплая. Щенок, которого она нам подарила, прыгает от человека к человеку, излучая радость и лай игры, разносящиеся по гостиной. Отец невозмутимо сидит в своем кресле, но даже его глаза излучают рождественское ликование.
У щенков ведь так бывает, не так ли?
Может быть, это станет новым началом для всех нас после столь долгого времени тьмы и раздоров.
Может быть, Чарли снова соберет нас всех вместе.
Но когда мои глаза встречаются с глазами отца, моя улыбка исчезает. Он смотрит на меня так, словно знает обо мне что-то, чего я не знаю. Как будто я монстр, он должен быть настороже, и я не понимаю почему. Он, конечно, потерял сына, но я надеялся, что однажды он преодолеет это. Но с каждым годом без него он становится все холоднее.
Но я знаю, почему он так смотрит на меня сегодня. И это не имеет никакого отношения к его пропавшему сыну. Это для сына, который сидит перед ним и смеется над глупой собакой, когда ему приходится покрывать мои грехи.
Мне пришлось похоронить кое-что из прошлого.
— Мистер Станнер! Сосредоточьтесь, отвернитесь от стены и смотрите вперед! — кричит доктор и дотрагивается до моей груди. Я чувствую это, слабое и непоколебимое, на своем теле.
— Я иду, — выдавливаю я, взбегая по лестнице и распахивая дверь наверху, белый свет омывает меня, когда я прикрываюсь от него предплечьем.
— Черт.- Я открываю глаза. В комнате светлее, чем я помнил, когда проваливался в сон. Перекидывая ноги через край дивана, я отмахиваюсь от прикосновений доктора.
— Вот ты где, — говорит она, улыбаясь, а затем вздыхает с облегчением.
— То, что я видел, то, что показали мне воспоминания, было реальным? Могут ли вещества изменить то, что там внутри? — Спрашиваю я, желая убедиться, что это конкретное доказательство, прежде чем раскрывать его Карине.
Она кивает. — Это реально. Подсознание может похоронить вещи, спрятать их от сломленного разума, неспособного справиться. Но то, что там, за завесой, реально.
— Значит, я не... - Я всхлипываю, позволяя себе сломаться теперь, когда знаю часть правды.
Она качает головой.
— Сдается мне, ты такая же жертва, как и девушка, которую ты видел перед тем, как закрыть глаза... Карина. - Она смотрит в свои записи в поисках имени Карины.
— Похоже на то, не так ли?
У меня звонит телефон, и я достаю его. Увидев высвечивающийся номер Стэна, я, извинившись, отхожу в холл, чтобы взять его, расхаживая перед кассой и ожидая, пока он соединится с моим прерывистым сигналом.
— Расскажи мне, что ты нашел, — прошу я.
— Боюсь, тебе это не понравится, — отвечает он.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Карина
Н
апасть на преследователя — это то, что большинству не под силу. Он лежит на спине, прикрыв глаза одной рукой, а другую вытянув в сторону пустого места, где только что лежала я. Крепче сжимая в руках кружку с кофе, я облизываю губы и прислоняюсь к дверному косяку своей ванной. Все его мышцы напряжены и выставлены напоказ. В какой-то момент он снял свою темную одежду ночью, обернувшись вокруг меня. Я проснулась, переплетенная с ним, крепко проспав всю ночь. Никакие кошмары меня не мучили.
Некоторое время я раздумывала, стоит ли его будить, но в конце концов решила дать ему отдохнуть. Это меньшее, чего он заслуживает за покой, который подарил мне прошлой ночью. Я уже навела порядок после его внезапного визита. Я позвонила мастеру на все руки, который будет здесь в полдень, чтобы починить сломанную дверь, которую Гейдж вышиб, чтобы добраться до меня.
Я знаю, что должна волноваться из-за того, что он так поступил, но я не могу заставить себя сделать это, потому что кто-то наконец-то заботится обо мне. Он был обеспокоен, и это довело его до грани, так что его импульсивность взяла верх над ним.