Ее мысли нежно обволакивали меня.
«Не печалься, Стиви, — думала она, — девушка пойдет последней. Все устроено. Ты войдешь в Облако самым первым, так что самая малая ее вибрация не коснется тебя».
— Но она коснется кого-нибудь другого, Ширана, — протестовал я. — Все это почему-то совсем другое дело. Она… Она все равно, что моя дочь.
Ширана торопливо ответила вслух:
— Но она тебе не дочь. Твоя дочь родилась триста лет тому назад. Триста лет — это для твоего тела, поскольку здесь нет никакого счета времени. В каждом измерении время различно. В каком-нибудь измерении мы можем провести тысячу лет, а то и больше.
Да. Я помню эти чудные годы. Стены измерений не являются барьером для мысли. Лежишь под X-кристаллами и наблюдаешь их пульс из тумана черных глубин. Мозг высасывается и проецируется вдоль тугого луча тщательно выбранной вибрации; и вот ты уже в другом пространстве, в другом времени.
Можно взять любое тело и радоваться ему, пока не надоест. Можно пролететь между планетами, между солнцами, между галактиками, стоит только подумать об этом. Можно видеть вещи, делать вещи, вкусить такой опыт, для которого все языки нашего пространства-времени не найдут слов.
Ширана и я много бродили, много видели, многое испробовали, а вселенная бесконечна.
— Я не могу не печалиться, Ширана. Я не хотел бы чувствовать себя так, но ничего не могу поделать. Я снова человек. Снова простой Стив Вэнс из Беверли Хил, Калифорния, на планете Земля. Я не могу уничтожить свои воспоминания.
У меня сжалось горло. Я покрылся холодным потом и был ближе к безумию, чем когда-либо за все черт-знает-сколькие годы.
Из темноты пришел голос Шираны:
— Ты больше не человек. Ты перестал быть человеком с тех пор, как впервые вошел в Облако. У тебя не больше связи с людьми, чем у них с теми животными, которых они истребляют.
— Но я не могу не помнить.
— Понятно. Что ж, вспоминай. Вспомни, что с самого рождения ты отличался от других людей; что ты бывал там и видел то, чего не видел ни один человек до тебя; что ты сражался с самим космосом своим сердцем, своим кораблем и своими двумя руками.
Я помнил это. Первый человек, рискнувший пройти Пояс; первый человек, увидевший Юпитер… как он блистает в рое своих лун.
— Вот почему, когда мы захватили тебя в Вуаль и привезли на Астеллар, мы спасли тебя из Облака. У тебя было кое-что редкое — сила, размах видения и желания. Ты мог дать нам то, чего мы желали — свободный контакт с человеческими кораблями. И за это мы тебе дали жизнь и свободу. — Она помолчала и добавила: — И меня, Стиви.
— Ширана!
Множество вещей встретилось и смешалось в наших мыслях. Эмоции, рожденные чуждыми телами, мы разделили. Воспоминания о битве и красоте, ужасе и любви под солнцами, что никогда более не загорятся даже во сне. Я не могу объяснить это. Нет для этого слов.
— Ширана, помоги мне!
Мозг Шираны баюкал меня, как материнские руки:
— Тебе не за что винить себя, Стиви. Мы сначала делали это под гипнозом, так что твой мозг привыкал к перемене постепенно, без шока. Я сама вводила тебя в наш мир, как ведут ребенка, и когда, наконец, ты стал свободным, прошло уже много времени. Ты шагнул гораздо дальше человечества. Много дальше.
— Я мог бы остановиться. Я мог бы отказаться и остановиться, снова идти в Облако, когда узнал, что это такое. Я мог бы отказаться быть иудой, ведущим корабли на гибель.
— Почему же ты этого не сделал?
— Потому что я имел то, чего хотел, — медленно сказал я. — То, о чем я всегда мечтал, даже не умея выразить это словами. Власть и свобода, каких не имел ни один человек. Я имел их, и это мне нравилось. Когда я думал о тебе и о том, что мы можем сделать вместе, и о том, что я могу сделать и один, я готов был привести в Вуаль всю Солнечную систему. — Я тяжело с хрипом вздохнул и вытер потные ладони. — К тому же я больше не чувствовал себя человеком. Я вредил людям так же, как мог ударить собаку, когда был еще человеком. Я не принадлежал им больше.
— Что же изменилось сейчас?
— Не знаю. Но изменилось. Когда я думаю о том, что Вирджи пойдет под кристаллы, а я — в Облако, — это для меня слишком.
— Ты видел их тела после этого, — мягко сказала Ширана. — Ни один атом не сдвинулся, и они улыбались. Смерть в Мироздании не легче и не милосердней.
— Я знаю. Знаю. Но Вирджи моя…
Она пойдет под X-кристаллы, улыбаясь: ее темно-рыжие волосы будут блестеть, а дымчато-серые глаза будут полузакрыты и полны грез. Она будет держать ребенка, и Брэд будет стоять рядом. А X-кристаллы будут пульсировать и гореть странными черными огнями, и Вирджи с улыбкой упадет, и все будет кончено.