Джек тем временем хлопал себя по бокам и прыгал на месте, пытаясь согреться. Мальчишка смаргивал дождевые капли, но не замечал, что на его покрасневшем носу повисла еще одна — и к тому же вот-вот была готова превратиться в сосульку.
— Хозяин, долго еще?
Криспин не отрывал взгляда от стены и окон.
— Хозяин, мы так насквозь промокнем. И промерзнем.
Криспин обернулся к Джеку и наконец сообразил, в каком бедственном положении тот находится.
— Да-да, конечно. Пойдем в дом.
Он в очередной раз взобрался на садовую ограду и, усевшись как на коне, схватил Джека за протянутую руку и помог перелезть. Ежась под мелким дождиком, они подошли к входу в особняк.
Бойкость и веселость Джека исчезли, когда он увидел внушительную, неприступную дверь.
— Может, нам лучше через кухню, а? — предложил он, встревожено глядя на темные окна.
— Нет, Джек. Сегодня мы из тех гостей, перед которыми распахивают парадные входы:
Впрочем, заслышав скрежет отодвигаемого засова, Криспин сообразил, как, должно быть, перемазался грязью во время вылазки в сад. Он принялся торопливо отряхивать платье, и тут дверь отворилась.
— Нам есть о чем поговорить, Адам, — заявил Криспин, выпятив грудь.
Слуга попытался было захлопнуть створку, но Криспин навалился на нее плечом и отшвырнул Адама к стене, заодно пришпилив рукой.
— Можем по-хорошему, а можем и по-плохому. Выбирай.
Слуга скрипнул зубами.
— Чего надо? — процедил он.
Криспин отнял руку и сделал вид, что стряхивает пылинки с накидки Адама.
— Какая невоспитанность. Я всего лишь ищу ответы на вопрос, почему убили твоего хозяина. Разве ты не хочешь в этом помочь?
Адам оттолкнул руку Криспина.
— Да, хочу. Я за справедливость.
Криспин прикинул, что прячется за сумрачным видом слуги.
— Ты сказал мне, что провел в услужении пять лет. А что же случилось с прежним кастеляном?
Адам мельком глянул на Джека.
— Не знаю. Кажется, его перевели в другое поместье, на север.
— То самое, откуда ты родом?
— Почти. Я служил у другого хозяина, а потом пришло то письмо, что я должен стать смотрителем здесь, в Лондоне, вот я и приехал… и показал прежнему управляющему письмо от моего хозяина, что, дескать, должен его заменить… А вскоре я заменил всех остальных слуг.
— Почему?
— Потому что так захотел хозяин. Мало ли чего богачам взбредет в голову.
— Бектон, я смотрю, ты что-то мало почтительно отзываешься о тех, кто почище тебя. Всегда дерзишь?
— А что такого особенного в богачах? Они все одного поля ягода, и не важно, кто откуда родом. И кончают они одним и тем же.
— Ты не любил своего хозяина?
Адам посмотрел вниз.
— О мертвых плохого не говорят…
— А если на ушко, только мне одному?
Слуга резко вскинул голову.
— С какой стати? Вы не шериф.
— Мы с шерифом часто работаем… м-м… как бы вместе. Ты поступишь правильно, рассказав все мне. Кстати, Уинком любит задавать вопросы с помощью каленого железа.
Глаза Адама округлились, подбородок дрогнул.
— А зачем ему меня пытать? Я же ничего не сделал!
— Да, но ты многое можешь знать. Так почему ты недолюбливал своего хозяина?
— Я ничего плохого ему не делал, мастер Криспин, Просто… — Адам в отчаянии всплеснул руками и нетвердым шагом переместился в темный угол передней, откуда бросил взгляд на Джека. — Просто ему не следовало на ней жениться, вот и все, — шепотом закончил он.
— А я-то полагал, ты ничего, кроме обожания, к ней не испытываешь.
— Да! И это правда! Я…
«Э, да ведь он в нее влюблен…» Криспин нахмурился.
— Плохо дело, Бектон. Она тебе не пара. Слишком высоко-то не замахивайся.
Адам издал неприятный смешок.
— Слишком высоко? Шутить изволите? Это она-то — слишком высоко?!
Криспин шагнул ближе, положив ладонь на рукоять кинжала.
— Ты говори, да не заговаривайся, Бектон.
— Это еще надо посмотреть, кто из нас заговаривается, — огрызнулся тот. — Филиппа Уолкот была горничной хозяина, пока он на ней не женился три года тому назад. Она ничем не выше ни меня, ни вас.
Глава 4
Криспин потерял дар речи и позабыл про все свои вопросы.
Адам расхохотался:
— Что, прикусили язык?
Вне себя от ярости, Криспин размахнулся, и его кулак познакомился с мясистой щекой Адама. Слугу отшвырнуло к стене, он стал медленно оседать, но потом встряхнул головой и выпрямился, покачиваясь.
Криспин не мог сообразить, что делать дальше. Внутри все будто онемело, и он не понимал почему. Знать не хотел.
Не говоря ни слова, он развернулся и пошел прочь, потирая ноющие костяшки.
Джек припустил следом, семеня ногами, чтобы не отстать.
— Отличный удар, хозяин! Бац — и все! Пусть знает свое место! — Мальчишка несколько раз повторил выпад, подражая Криспину. — Хозяин! Эй, хозяин! Вы узнали, что хотели?
Криспин насупился и ничего не ответил. В голове эхом звучали слова Адама: «Филиппа Уолкот была горничной…»
Он слепо мерил шагами серую мостовую от Флитской канавы до Гаттэр-лейн, не обращая внимания ни на Джека, ни на обстановку кругом. Даже распахнув дверь «Кабаньего клыка» и усевшись в любимом углу, он не вышел из глубокой задумчивости. Криспин просто сидел на лавке, уставившись на изрезанную ножами столешницу, и поэтому вздрогнул, когда Элеонора со стуком поставила перед ним кружку с вином.
— Криспин.
Она бросила взгляд на Джека, который умильно улыбнулся в надежде на свою кружку вина, но, как обычно, оставила его без внимания. Элеонора опустила кожаный кувшин на стол и села с противоположной стороны. Белый, опрятный головной платок, повязанный умелыми руками, позволял рассмотреть лишь карие глаза, светлые брови, щеки да упрямый нос, слегка покрасневший от холода.
— Что вас гложет? Вы витаете где-то далеко-далеко.
— В самом деле?
Он взял кружку обеими руками и сделал большой глоток.
Элеонора и ее муж Гилберт всегда участливо выслушивали рассказы Криспина. Но что сказать сейчас? Да и почему услышанная от Адама новость так его задела? Как могла эта Уолкот, с которой он был почти незнаком, хоть, что-то для него значить?
И тем не менее…
Криспин потер лоб, причесал густые, жесткие волосы. Бросил взгляд на Джека.
— Говорить тут не о чем, — буркнул Криспин.
— О! Бьюсь об заклад, дело в женщине!
— Почему вы всегда думаете, что обязательно должна быть замешана какая-то женщина?
— Потому что только женщина способна вызвать такой меланхолический вид.
Криспин обмяк и принялся вертеть в руках кружку.
— Считайте себе что хотите.
— Криспин, — промолвила она самым умиротворяющим тоном. — Разве я когда-нибудь позволяла вам в одиночестве думать ваши горькие думы? Ну же, рассказывайте. Вы сами знаете, что от этого станет лучше.
— Никогда мне от этого не становилось лучше! Только вам.
Элеонора подалась вперед, показывая внушительную грудь.
— Мы ведь так за вас беспокоимся, Криспин. Слава Богу, у нас есть Джек Такер, — сказала она, похлопывая мальчишку по запястью. Тот мрачно улыбнулся и спрятал руку подальше. — Хоть кто-то за вами присматривает, но мне бы хотелось, чтобы это была супруга.
— Опять вы за свое… Женщина, в который раз повторяю: если меня не прекратят мучить этой ерундой, я найду себе другое место столоваться.
— На всей Гаттэр-лейн нет другой такой таверны, где бы вам верили в долг месяц за месяцем, и вы это знаете. И вообще, мы с Гилбертом теперь ваша единственная семья. Вот почему я и завожу такие разговоры время от времени.
— Скорее, раз за разом… — пробурчал он в кружку, обтер рот тыльной стороной ладони и плеснул себе вина. Рубиновая жидкость заколыхалась зыбкими волнами. — Дело в том… — Криспин покачал головой, удивляясь умению Элеоноры вытаскивать из него слова. Именно что раз за разом. — В общем, я ее даже не знаю. Почти. — Мысли о Филиппе бились пойманной птичкой. — Она мне совершенно не подходит. Но… пленяет…