Тогда Вудстаун стал постигать происходящее, и его охватил ужас. Было очевидно, что лес шел отвоевывать свое старое место на берегу реки, а его срубленные, изувеченные, похищенные деревья вырывались из плена, чтобы самим наступать впереди него. Как бороться с этим вторжением? Огнем? Но была опасность поджечь весь город. А что могли сделать топоры против этих постоянно возрождающихся жизненных соков, против этих корней, с чудовищной силой атакующих почву, против тысяч летучих семян, которые, расколовшись, давали жизнь новому дереву в том месте, где они упали?
И все же люди отважно принялись за дело, взяв в руки топоры. Беспощадно уничтожали листву. Но все было тщетно. С каждым часом хаос девственного леса, в котором сплетение лиан перепутало гигантские побеги, покорял улицы Вудстауна. Уже началось нашествие насекомых и пресмыкающихся. Во всех уголках появились гнезда, и отовсюду слышалось шумное хлопанье крыльев и щебет несчетного множества птичьих голосов. Все зернохранилища за одну ночь были опустошены вылупившимися птенцами. И, словно в насмешку над этим бедствием, среди цветущих ветвей стали порхать бабочки всех цветов и размеров, а предусмотрительные пчелы, которые всегда ищут надежного убежища, уже размещали в дуплах быстро росших деревьев свои соты, в знак того, что это — надолго.
В шелестящей зыби листвы раздавались глухие удары топоров. На четвертый день вся работа была признана бесполезной. Слишком быстро поднималась трава, слишком она была густой. Ползучие лианы цеплялись за руки дровосеков и сковывали их движения. И дома становились непригодными для жилья. Мебель, покрытая листвой, теряла форму, обваливались потолки, пробитые копьевидными побегами юкки и длинными шипами красного дерева. А на месте крыш раскинулся необъятный купол из ветвей катальпы. Это был конец. Оставалось одно — бежать.
Объятые страхом, жители Вудстауна бросились к реке, унося с собой все, что могли захватить из своего имущества и ценностей; они с трудом пробивались сквозь чащу стволов и ветвей, все теснее и теснее сплетавшихся друг с другом. Но сколько сил им пришлось потратить, чтобы добраться до берега! Набережной больше не было. Там шумели одни гигантские тростники. Корабельные верфи, где возвышались строительные леса, уступили место лесам хвойным. А в охваченном цветением порту суда казались зелеными островками. К счастью, там находилось несколько военных фрегатов, на которых люди нашли убежище и откуда они могли видеть, как старый лес. победно соединялся с новым.
Постепенно вершины деревьев сомкнулись, и под голубым небом, пронизанным солнечным блеском, раскинулось вдаль от берегов реки необъятное коре листвы. Город исчез без следа. Ни кровель, ни стен. Время от времени из глубины чащи доносился глухой шум падения, последний отзвук разрушения, а может быть, удары топора какого‑нибудь безумца… И опять трепетное безмолвие леса, проникнутое шелестом и стрекотанием, и тучи белых бабочек, кружащих над пустынной рекой, а там, в открытом море, бегущий вдаль корабль — с тремя огромными зелеными деревьями — мачтами, возвышающимися среди парусов, — он уносил последних беглецов, покидавших то, что когда‑то было — Лесной город.