— Это был несчастный случай, — простонала Лайма, которую Репьев уложил на диван, накрыв ей лоб мокрым полотенцем. — Внедорожник потерял управление и собирался раздавить меня, прижав к ограждению. Вот я и прыгнула.
— А! Так это совсем другое дело. Вы, выходит, пострадавшая. А почему милиция вас в больницу не отвезла?
— Никакой милиции там не было.
Латышев хмыкнул, а Витя Дубов, который проверял в духовке бараньи ребрышки и только что вошел в комнату, заметил:
— А мы и не знали, что у Юрки завелась девушка.
Лайма решила не возражать против «девушки», но не смогла не возмутиться формулировкой:
— Что значит — завелась? — спросила она, выглянув из-под полотенца. — Я же не вошь.
Репьев тем временем рьяно ухаживал за пострадавшей — стащил с нее туфли, подсунул под голову подушку и принес стакан чаю с лимоном.
В это время наверху что-то загрохотало так, что со дрогнулся потолок. Потом загудела дрель, и люстра собранная из множества подвесок, мелко задрожала. Гудение перемежалось ударами молотка по железякам.
— Опять, — пробормотал Репьев, взял плоскогубцы, лежавшие на подоконнике, и постучал по батарее. — Что ж ты там делаешь, изверг? — спросил он, обращаясь непосредственно к потолку, и постучал снова. — Лудишь старые тазики?
— Это твой сосед прикалывается? — поинтересовался Дубов, тоже задрав голову и наблюдая за тем, не появятся ли трещины на потолке.
— Повадился, видишь ли, по вечерам с дрелью развлекаться. И сверлит, и сверлит.
— Может, он жестянщик и берет работу на дом?
Не успел он договорить, как слева за стеной заиграли на фортепьяно. Играли мастерски — клавиши бурлили, экспрессивная музыка набирала темп…
— Вот еще один, — обреченно вздохнул Репьев. — Наш Моцарт вернулся из командировки.
Он снова взял плоскогубцы и постучал уже в стену. Звук получился глухим, и Лайма со своего дивана заметила:
— Он наверняка не слышит.
— Все он прекрасно слышит! — не согласился Репьев. — Я с ним что-нибудь сделаю, если он не прекратит вечерние концерты. В конце концов, пусть репетирует днем, когда остальные на работе.
— Наверное, днем он тоже на работе.
Они некоторое время слушали музыку, сопровождаемую ревом дрели, потом решили не обращать на все это безобразие внимания и заниматься своими делами.
— Может, быть, тебе принять ванну? — предложил Репьев Лайме, предчувствуя, что в ванной ей потребуется помощь и ему наконец удастся познакомиться с ней поближе.
— Наверное, действительно стоит, — согласилась она. И добавила: — Только сначала позвони в таксопарк и потребуй, чтобы девяносто первый борт немедленно привез мою сумочку. — Она схватила Репьева за шею, с силой притянула к себе и сказала в ухо: — Там пистолет. И еще: таксист видел тех типов, которые хотели меня убить. Надо взять у него контактный телефон для последующего снятия показаний.
Репьев страшно удивился: она больше не скрывала, что действительно является секретным агентом. Оказала честь.
— Тебя хотели убить? — Он тоже говорил ей в ухо, зарывшись носом в полотенце. С полотенца капала холодная вода и противно щекотала щеку.
Витя Дубов громко кашлянул и сообщил:
— Мы с Костей пока на кухне за едой последим.
Когда они остались в комнате одни. Лайма попеняла:
— Ты должен был воскликнуть: «Да что вы, ребята! Оставайтесь с нами!»
Репьев пристально посмотрел на нее сверху вниз и, чтобы лучше видеть, даже отодвинул полотенце со лба.
— Самый подходящий момент для того, чтобы в первый раз поцеловаться, — заметил он, не сводя глаз с ее разбитой губы. — Но, боюсь, тебе будет больно. Перенесем на потом.
Лайма нащупала рукой полотенце и сняла его совсем. Простецкая физиономия Репьева висела на ней, словно луна над садом, а его пламенный взор прожигал дыры в броне, которой она постаралась защитить свое сердце после разрыва с Шаталовым.
— Ну, черт с тобой, — неожиданно проворчала она. — Не будем ничего переносить.
Притянула его к себе и прижалась своими разбитыми губами к его целым. Позже она скажет сама себе, что просто переживала стресс, и ей было необходимо нежное участие.
— Это было… очень приятно, — заметил Репьев, выпрямляясь. — Даже странно…
— Ничего странного, — проворчала Лайма, сердясь на себя за проявленную слабость. — Вероятно химический состав нашей слюны совпал, вот и все.
Репьев озадаченно помолчал, а потом признался:
— Никогда не рассматривал взаимоотношения с точки зрения слюны.
Лайма, кряхтя, поднялась с дивана и отправилась-таки мыться, твердо отказавшись от посторонней помощи. Решила воду в ванну не набирать и не нежиться в ней, а ограничиться душем, чтобы не раскиснуть, не разболеться и не остаться у Репьева жить. В конце концов, ей еще предстояла поездка в штаб-квартиру с докладом.