– Сядь. Молчи, – говорит Кэт.
Приносят воду. Кэт легонько промакивает ему глаз. Оттирает мокрым полотенцем лоб, медленно и осторожно. Она судорожно дышит, ее рука лежит у него на плече. Иногда Кэт вполголоса чертыхается, иногда всхлипывает, гладит ему загривок, шепчет: «Ну, ну, не надо», – как будто это он плачет, а не она. Чувство такое, будто он парит, а сестра прижимает его к земле. Зарыться бы лицом в ее фартук и слушать, как стучит сердце, да не хочется пачкать кровью белую материю.
Возвращается Морган Уильямс в парадном платье. На широком валлийском лице – готовность немедля ринуться в бой. Очевидно, ему уже рассказали. Морган встает рядом с Кэт, смотрит, долго не находит слов, потом восклицает: «Вот!» Сжимает кулак, трижды потрясает им в воздухе.
– Вот что получит Уолтер. От меня.
– И не думай, – отговаривает Кэт. – Мало тебе Томасовой крови на твоем лондонском платье.
Морган глядит на себя, на Тома. Послушно отходит.
– Мне-то что, но ты на себя глянь, малый. В честном бою ты бы его изувечил.
– Какой там честный бой, – ворчит Кэт. – Он подходит сзади, верно, Томас? И чем-нибудь бьет.
– Сдается, сегодня это была бутылка, – говорит Морган Уильямс. – Я угадал?
Он мотает головой. Из носа опять капает кровь.
– Не надо, братец. – Кэт оттирает на себе брызги. Фартук весь изгваздан. Вполне можно было уткнуться в него лицом, хуже бы не стало.
– Значит, ты не видел, чем он ударил? – спрашивает Морган.
– Для того и подходят сзади, ты, магистрат недоделанный, – буркает Кэт. – Послушай, Морган, хочешь, я расскажу тебе про моего отца? Он хватает что под руку попадется. Иногда бутылку, верно. Я видела, как он бьет мою мать. Даже крошку Бет – я видела, как он бьет ее по голове. А когда не видела, было еще хуже – значит, это он бил меня.
– Удивляюсь, как меня угораздило взять жену из такой семейки, – задумчиво произносит Морган Уильямс.
Это просто присловье. Некоторые мужчины постоянно шмыгают носом. У некоторых женщин все время болит голова. Морган всегда удивляется, что взял жену из такой семьи. Мальчик не слушает, он думает: если отец вот так бил покойницу-мать, может, он ее и прикончил? Нет, тогда бы его забрали. В Патни не блюдут закон, но убийство тут с рук не сойдет. Кэт ему за мать: плачет над ним, гладит по загривку.
Он зажмуривается, затем пробует открыть оба глаза одновременно.
– Кэт, – спрашивает он, – у меня там глаз есть? А то я им не вижу.
Да, да, говорит она, пока Морган продолжает устанавливать факты: это был твердый, довольно тяжелый, острый предмет, но вряд ли разбитая бутылка, иначе Томас увидел бы зазубренный край, когда Уолтер, целя в глаз, рассек ему бровь. Он слушает рассуждения Моргана и хочет объяснить про башмак, про узел на дратве, но так трудно ворочать языком, да оно, в сущности, и не важно. Вообще-то он согласен с Морганом и хочет пожать плечами, но их пронзает такая резкая боль, что он думает: может, у меня сломана шея?
– Ладно, Том, скажи лучше, чем ты так разозлил отца? – спрашивает Кэт. – Если совсем без повода, Уолтер обычно до темноты не начинает.
– Да, – подхватывает Морган Уильямс. – Что послужило причиной?
– Вчера. Я подрался.
– Ты вчера подрался? С кем, во имя всего святого?
– Не знаю. – Имя, вместе с причиной драки, вылетело из головы. Однако чувство такое, будто, вылетая, имя оставило на черепе зазубрены. Он трогает макушку, осторожно. Бутылка? Может быть.
– Вечно вы, мальчишки, деретесь, – ворчит Кэт. – У реки.
– Давайте проверим, правильно ли я понял, – говорит Морган. – Вчера Томас приходит домой в рваной одежде, с разбитыми кулаками, и старик спрашивает: ты что, дрался? Ждет сутки, потом хватает бутылку. Валит Томаса с ног, пинает, бьет попавшейся под руку доской…
– Так и было?
– Весь приход знает! Соседи стали кричать на пристани еще до того, как моя лодка подошла к берегу. Морган Уильямс, послушай, твой тесть только что отколотил Томаса, и тот приполз умирать к сестре, позвали священника. Ты посылала за священником?
– Ох уж мне эти Уильямсы! – возмущается Кэт. – Подумайте, какая важная птица! Люди приходят на пристань сообщить ему новости! А почему? Потому что ты всему веришь.
– Но ведь это правда! – кричит Морган. – Чистая правда, верно? Кроме священника. И Томас еще жив.
– Ты точно станешь судьей, – говорит Кэт, – раз сумел подметить разницу между моим живым братом и покойником.
– Если я стану магистратом, первым делом посажу твоего отца в колодки. Штрафовать его? Пустое! Что толку штрафовать человека, который тут же вернет себе деньги, ограбив или обдурив первого встречного?