— Только бы его не убили до парламентских выборов. Только бы его не убили, понимаешь?
Посидели вместе, поговорили о повадках крокодилов, поглазели на зажигательный стриптиз — девчонки расстарались для гостей, выступили на славу…
Ранним утром заскочили в гостиницу и были готовы к новым свершениям. Вся четверка выдвинулась в аэропорт. Василий старался не дышать в сторону президента, а Эрик уже не мог обращать внимания на такие детали и все твердил: «Буду, Вася, молиться за тебя, буду молиться!» Потом долго не могли пройти предполетный контроль. Василий безбожно «звенел», поскольку вооружился до зубов презервативами в металлических упаковках, а Эрик никак не мог снять с запястья часы. Глядя на его страдания, Хаким язвительно заметил: «Ты, Эрик, совсем обрусел в Женеве». Наконец прошли к самолету, и уже на трапе Ахмат-хаджи, улыбаясь, протянул Василию руку:
— Спасибо, Василий! Счастливо оставаться.
— Не за что, Ахмат-хаджи, приезжайте к нам еще, будем очень рады.
Во взгляде президента Василий уловил какую-то обреченность на рай, как будто тот уже перешел черту мирского счастья, оставил всех и вся на грешной земле. «Не жилец, а еще этот чирей замотал, наверное», — грубо заключил Вася.
Эрик никак не мог справиться с волнением, обнимал Василия и обещал, что обязательно скоро приедет. «А этот боец еще не раз выпьет со смертью за здоровье всех христиан и мусульман. Наш человек, кремень», — подумал Василий, возвращаясь к мирной жизни.
На годовщину Победы Ахмата убили. Он, судя по всему, опоздал на очень важную встречу… Старые друзья президента на Западе смаковали эту смерть, вновь и вновь прокручивая на телеэкранах картинку с изувеченным телом в пиджаке «Бриони».
Сразу после трагических событий в Грозном Василий Васильевич сбрил бороду, публично усомнился в авторитете ООН и уехал в командировку в Нант. Там немедленно познакомился с рыжеволосой леди, которая, ничего не подозревая, сидела в машине на месте усопшего президента и чирикала что-то о восточных лакомствах. После заседаний поехали к океану, где она в черном платье, словно шахидка, гуляла по белым пескам Вандеи.
ОТЦЫ И МАМЫ
Дорогая Леонида Матвевна!
Не знаю, уж, как вас звать-величать! Назову просто — мама Леня. Пишу вам, мама, о вашем сыне Леве. Мама Леня, Левочка — бабник и лосек! Спешу сообщить, что ваш панкующий сынок совсем без тормозов, а также весь пропитался страстью и спермой и отмитюхивает меня зайчиком без продыху, со всех направлений и в любое время дня и ночи. Говорит, что так надо для вдохновения! Недавно так задвинул по самые бубенцы, что я вас вспомнила и решила написать. Залюбил он меня вконец, затерзал совсем, уважаемая Леонида Матвевна! Хорошо бы не сосал портвейн, а то как нальется, сучий потрах, так и начинает писать, творить то есть, буянить, выражаться, мама, матерно, а также приставать со всякими неприличными намерениями. Стыдно сказать, мама Леня, сынок ваш взял моду сочинять свою прозу и поэзию на моей заднице. Целует ее по-русски три раза и пишет округлые оды и пламенные панегирики.
Остаюсь ваша в доску, мама Леонида, не кашляйте. Извините, если что не так. Жду ответа.
Алиса.
Милейший мой дружочек, Алисочка!
Получила твое письмо и спешу поблагодарить, ангел мой, за ласку и заботу твою о Левочке! Я не все поняла — стара стала, не современна я совсем; но чувствую, что вы любите друг друга и живете душа в душу. Я премного тому рада, благодарна Богу за ваше счастье, ибо сама боготворила незабвенного Петра Самсоновича, нашего папу, и до сих пор сохранила светлейшую по нем память.
Трахея у Левушки, действительно, очень тонкая, и потому лосятину мой мальчик не любит, а предпочитает суп с куриными потрохами. С зайчатиной, свет мой, тоже будь осторожна и подавай ее в исключительных случаях. Приготавливать зайца желательно в абрикосах и подавать к столу непременно с гречневой кашей и капустным пирогом. Но больше всего Лева обожает блины. Однако блины, деточка, должны быть непременно ноздреватыми и непременно из гречишной муки!
Покорнейше благодарю, с нетерпением жду весточки от тебя, милая Алиса! Кланяйся от меня Левочке. Он настоящий русский писатель!
В Перми мы никогда и не живали, свет мой, а обретались в Усть-Пинеге, где Петр Самсонович служил сельским лекарем, был весьма уважаемым человеком. Левочка же, ты права, еще в младенчестве обожал кататься на тройке с бубенцами и звонко этак распевал: «Гаят на ёйке бууса, хапушки и изда!»
Леонида Матвеевна.