К тому времени, когда она надела и панталоны, и нижнее белье, и чулки, и старомодные нижние юбки, которые она предпочитала кринолину и фижмам, она преисполнилась благодарности отцу, который запрещал носить корсеты. Двойняшки иногда жаловались, что талии у них широки не по моде, но отец просто перечислял ужасные болезни, которые им угрожают, если они пожелают сплющить свои внутренние органы, затянувшись, «как сосиски». Это обрывало дальнейшие жалобы, правда, на время – пока они опять не вспоминали о своих талиях. Ничего такого у Саманты и в мыслях не было.
Эти мысли появились теперь, когда пришлось натягивать через голову тафту. Платье, конечно, зеленое, ворчала она, но могло оказаться единственным, которое хоть как-то отвечало пари. Пока Бернадетта застегивала на спине крючки, Саманта, задержав дыхание, молилась, чтобы оно не оказалось слишком тесным. Последний раз она надевала это платье задолго до того, как они уехали из Теннесси.
С талией все было в порядке. Саманта заметно похудела за долгую дорогу. Но теперь, когда Берни почти все застегнула, Саманта вспомнила, почему не носила это платье даже там, дома. Корсаж уже давно был ей мал, и она не позаботилась заменить его. Она еще раз задержала дыхание, и сестра застегнула верхний крючок. Теперь, вздохнув, Саманта, похоже, поняла, как чувствует себя сосиска.
Бернадетта скептически осмотрела собравшуюся на груди сестры ткань. Из-за низкого выреза Саманте пришлось поправить корсаж, чтобы прикрыться свободными складками материи, которая, ниспадая с плеч, собиралась на талии вроде шали, но этого было недостаточно. И под этими складками легко угадывалась ее высокая грудь.
Стоя перед зеркалом в комнате матери, обе девушки с сожалением вздохнули. Вероятно, Саманте никогда не быть светской леди. Они смогли бы, конечно, расчесать и собрать ее яркие рыжие кудри в локоны, если бы удалось начесать их, а потом закрепить шпильками и перевязать ленточками для верности. Три ряда оборок из тафты на юбке немного скрадывали ее высокий рост и худобу. Подогнанный по размеру корсаж придавал ей определенную женственность, подчеркивая округлости ее совершенных форм. Но обе знали, что когда она начнет двигаться, то будет выглядеть, как мужчина в женской одежде.
– Так надо, Берни. Просто нужна волшебная палочка. Может быть, когда Толботт увидит меня во всем этом, он велит мне снова надеть брюки.
Саманта, впрочем, и сама не верила в это. Она представила, что он с большим удовольствием заставит ее страдать в этом наряде. Но попробовать стоило.
Саманта подумала, что ее миссия была бы куда успешнее, если бы она была одной из этих маленьких мисс с блестящими локонами, выглядывающими из-под скромных маленьких шляпок, украшенных тесьмой и кружевами. Но приходилось довольствоваться тем, что есть. Приподняв шуршащие юбки, Саманта направилась к отелю.
Мужчины высыпали из фургонов посмотреть. К тому времени, как она пересекла площадь, они выползли из всех щелей и трещин поселка. Она было подумала, что они никогда прежде не видели женщины, но поселок-то сейчас кишмя кишел ими. В конце концов, все это на совести Слоана. Придет время, и она заставит его расплатиться, будьте спокойны.
Эпидемия шла на убыль, и все больные помещались сейчас только в салуне. Рэмси оказался здесь, а Слоана нигде не было видно. Усталая Элис Нили взглянула на наряд дочери, но ничего не спросила. Саманта отослала мать отдохнуть.
Пришла Клара, учительница, чтобы предложить свою помощь. Она так откровенно искала встречи с Толботтом, что Саманта поджала губы. Если сама она поймает себя на том, что столь же откровенна, она сожжет это платье – и к черту пари! Она рьяно приступила к своим обязанностям, не обращая внимания на тех, кто входил и выходил из комнаты.
Решив, что разговор с хозяином фургона убедит нежелательных пришельцев поскорее тронуться в путь, Слоан уже направлялся на улицу, но задержался, чтобы проверить, как идут дела в палате. Он пригрозил выгнать Рэмси, если тот не протрезвеет. Болезнь вошла в завершающую стадию, и надо было просто облегчать страдания оставшимся. Слоан, однако, продолжал присматривать за процессом лечения.
Толботт тут же отметил высокую фигуру в зеленой шелковой тафте: шелк ведь не часто увидишь в больницах. Пышные юбки и широкие оборки были до смешного нелепы в комнате, переполненной тюфяками, с проходами шириной в несколько дюймов. Другие женщины носили линялый ситец, но кринолины?! Здесь?! У этой женщины, должно быть, больше округлостей, чем мозгов, подумал он, когда незнакомка наклонилась к больному, давая возможность полюбоваться своей узкой талией и красивыми лодыжками в шелковых чулках.
Когда она выпрямилась и повернулась, Слоан смог рассмотреть ее платье спереди. Длинная широкая юбка скрывала изгиб бедер и прочие прелести, но Слоану ничего не стоило угадать под тонким материалом ее формы. Пышностью девушка явно не отличалась, но прекрасно знала, как распорядиться своими достоинствами, и мужчина отдал ей должное.
Взгляд его скользнул вверх – в поисках еще чего-нибудь, чем стоило полюбоваться. Удар под ложечку – вот что он почувствовал, когда увидел два сапфира, сфокусированных на нем самом. Саманта!
Невероятно! Глаза его поспешно опустились, словно проверяя, ее ли эта округлая грудь и тонкая талия, ее ли платье с оборками – все эти женские финтифлюшки. Он снова поднял глаза. Саманта по-прежнему сверлила его взглядом, как кобелька, который только что оросил ей ногу, приняв за какой-то столбик. Никто и никогда еще не смотрел на него так.
Он улыбнулся. Лицо его, не привыкшее выражать такие чувства, просто нелепо скривилось, но это была улыбка, и он ничего не мог поделать. Долговязый сорвиголова в юбке! Слоан шагнул вперед и обошел вокруг нее, наслаждаясь. Она застыла, скованная его изучающим взглядом, и он почувствовал холодный гнев в ее распрямленной спине. Нет, это была не обычная нежная женщина – эта готова была его убить. И он решил продлить удовольствие.
– Ого! Для ребенка очень даже неплохо, – признался он с коротким смешком.
– Я не ребенок! Мне, да будет вам известно, двадцать четыре года, и скоро я буду такой старой девой, каких вы и не видали.
Он еле сдержался, чтобы не рассмеяться. Старая дева! Наяда, быть может, поднимающаяся из морской пены. Ничего от старухи в ней не было. Возможно, в ней ничего не было и от девы, но это его ничуть не занимало. Он слегка потянул ее широкий рукав:
– Тяжеловато обращаться с винтовкой во всем этом. – Он отодвинул чуть в сторону ее длинные юбки, чтобы пройти, и снова остановился перед ней. – А не надеть ли вам что-нибудь поудобнее для работы? Больные могут задохнуться.
Если бы взглядом можно было убивать, он был бы мертв уже дважды, подсчитал Слоан, но это не остановило его. Он смотрел как раз на то, что она хотела скрыть всем этим шелком, но каким-то образом ее прелести выглядели еще соблазнительнее – как упакованный рождественский подарок. Ему захотелось развязать бант.
– У меня есть джинсы, – сообщила она ему ровным голосом, – они куда практичнее, если вам угодно.
Слоан поймал себя на том, что посмеивается. Он не мог вспомнить, когда чувствовал себя так хорошо. Перед ним стояла маленькая мегера – со связанными, как у готовой в печку индейки, крылышками, – и ему это нравилось. Он предложил ей руку, и когда она не ответила, как требовалось, взял ее под руку.
– Уверен, вы догадаетесь, как быть практичной и сохранять условия нашего пари, стоит только подумать. Отправимся в гости, а?
Саманта решила, что убить его – мало. Пусть сначала помучается. И мучается долго, очень долго. Ладно, как только она освободится, подумает, какую пытку ему уготовить. А пока, идя с ним под руку, она надеялась только на смерть, все равно, ее или его – чья придет скорее.
Краснокожего Джо на его обычном месте не было, но вокруг слонялось множество других людей, наблюдая, как Слоан Толботт сопровождает принаряженную девицу – черта в юбке. Саманта решила, что не станет угождать толпе, которая улюлюкала им вслед. Ведь выиграй пари она, люди вели бы себя точно так же. Каждый любит хорошую шутку, а она была великодушна – вне всякого сомнения.