«Да, у этого места было имя, но я его не назову. Не здесь, не тебе».
— Здесь что-то случилось, — сказал вместо этого Себатон. — Что-то важное — и оставившее здесь след.
— То «оружие», о котором ты упоминал?
— Нет, я не про него, — Себатон на мгновение смутился, пожалев, что сказал так много. Он помолчал. — Тебе не кажется, что здесь слишком тихо?
Глубоко в сердце Раноса крохотные огоньки начали гаснуть.
Тишину разорвал гул мощных турбинных двигателей над головой. Они были достаточно далеко, чтобы мужчинам не пришлось хвататься за личное оружие, но достаточно близко, чтобы Себатон направился к палатке за биноклем.
— Посадочные, — сказал Варте, который не нуждался в бинокле, чтобы определить, на чем двигатели были установлены.
— Я вижу три, они проходят сквозь слой облаков, — ответил Себатон, прижимая бинокль к правому глазу. — Определенно высадочная группа.
— Чья?
— Понятия не имею, — соврал он, складывая телескопическую трубу и кладя ее в карман.
Это были массивные, тяжеловооруженные транспортники. Такие использовали смертоносные воины. Себатон встречал их прежде, и опыт оказался не самым приятным.
— Хотел бы я знать, что они тут делают, — сказал Варте.
— Нет, не хотел бы.
Варте невесело рассмеялся.
— Возможно, ты прав. Пойду, дам нашему адепту пинка под зад. Может, получится ускорить процесс.
— Хорошая идея.
Варте потрусил вниз по склону, придерживая кобуру одной рукой, чтобы та не болталась.
Несколько секунд спустя транспортники пропали из вида, скрывшись за рядами окутанных тьмой дымоходов и складов. Себатон тихо выругался.
— Видимо, наивно было надеяться, что они не придут.
Чашка в руках разогрелась — гораздо сильнее, чем еле теплый кофеин в ней. Заглянув вглубь бурой жидкости, он нахмурился.
— А, — сказал Себатон. — Это ты.
Глава 4
СЫНЫ НАШИХ ОТЦОВ
— Помнишь, как я нашел тебя, одного посреди пепельных равнин? Я решил, что передо мной чудо — или же дьявол, извергнутый из-под земли нам в наказание. Но ты был лишь ребенком, младенцем. Таким маленьким, таким беззащитным, окруженным всей этой смертью. Я подумал, что ты погиб, сгорел дочерна при падении. Песок в оставленном тобой кратере превратился в стекло… Но тебя огонь не коснулся, не оставил даже следа. Ты тихо плакал, но не от боли или испуга. Ты просто не хотел быть один, Вулкан.
— Я помню.
Я чувствовал запах дыма и кожи, металла и пота.
— Проснись, сын, — сказал человек, которого я узнал даже в полубессознательном состоянии.
Я снова был в кузнице. Я был дома.
— Отец?
Дым рассеялся, тьма ушла, я заморгал и увидел его перед собой его. Словно мы расстались лишь вчера.
Н'бел.
Лицо, потемневшее под Ноктюрнским солнцем, руки, огрубевшие от работы с металлом, кожа, такая шершавая на ощупь — Н'бел был настоящим мастером-ремесленником. У него были широкие плечи кузнеца, а заткнутая за пояс засечка служила еще одним излишним подтверждением его рода занятий. Поверх простого комбинезона из темной плотной материи был повязан кожаный фартук. Голые руки, покрытые шрамами и такие же загорелые, как лицо, с мощными мышцами и веревками жил, украшали обручи. Так выглядел человек, зарабатывающий на жизнь тяжелым трудом. Он научил меня всему, что я знал — или, во всяком случае, всему, что я хранил в памяти.
— Ты живой…
Он кивнул.
В груди заныло от тоски, глаза наполнились слезами. Я стоял в мастерской, пахнущей пеплом, согретой огнем. Где-то неподалеку раздавался мерный стук по наковальне, этот так хорошо знакомый мне мотив, выбиваемый на барабане кузнецов. Каким чистым, каким хорошим было это место. В углу комнаты стояла каменная печь, а в ней мягко булькала, перекрывая тихий треск огня, похлебка в котелке. Здесь была земля. Здесь я был в своей стихии.
— Мне тебя не хватало, отец.
Слезы побежали по моим щекам. Я почувствовал их солено-пепельный вкус на губах и обнял Н'бела, как блудный сын, вернувшийся домой. Несмотря на всю свою мускулистость и массивность, в моих руках он казался ребенком. Однако неожиданность воссоединения вскоре заставила меня нахмуриться и отпустить его.
— Но как? Что с войной? Она?..
Что-то туманило мне разум, мешало ясно видеть. Я замотал головой, но туман стоял не перед глазами, а внутри.