— И это хорошо, — проговорил он, забываясь в грезах.
Ад придет на Траорис, а он, встав стражем у ворот, впустит его в мир смертных.
Читая имена нерожденных, Элиас начал ритуал. Он чувствовал пульсацию силы в копье, видел молниевое свечение между приступами экстаза и понимал, что в его руках лежит инструмент вознесения. Не Эреба, даже не Лоргара — его.
Вальдрекк Элиас получит то, чего всегда жаждал. Вознесение.
Взывая к демонам эфира, молясь, чтобы привлечь их к психической вибрации копья, он чувствовал, как нарастает жар от клинка. Сначала это просто доставляло неудобство, было необходимой платой за желанную награду, но потом начало причинять боль. Опустив взгляд на сжимаемое в руке оружие, Элиас увидел, что копье охватил огонь, а вместе с ним — и его руку.
Он начал читать проклятые строфы быстрее, а его ученики в ответ запели с еще большим пылом.
Оно продолжало гореть.
Сияние было таким ярким, что осветило жертвенную яму, прогнав тени, медленно текшие из древних руин, как пролитые чернила. Они словно отпрянули — как отпрянули и молельщики, от чьих изуродованных тел начал подниматься пар.
Одна женщина вскрикнула, и Элиас едва не запнулся в чтении отработанной молитвы, но Несущий Слово тут же крепко схватил ее. Остальные тоже выказывали признаки неудовольствия: корчились и кашляли, снедаемые очистительным огнем. Этот огонь — этот горящий свет — расползался, неумолимо накрывая последователей.
Имена нерожденных, столь важные для ритуала, вылетели у Элиаса из головы. Боль в руке стала такой сильной, что он схватился за нее. Плоть уже почернела, и зрелище неожиданно изуродованной конечности заставило его замереть и осознать, что подчинить себе мощь копья было ему не по силам. Она была необузданна, как конь, сорвавшийся с узды. И она была мстительна.
— Убейте их! — крикнул Элиас с куда большим страхом, чем хотел, но было поздно.
Ничем не сдерживаемая сила вырвалась из фульгурита и сплошным потоком хлынула наружу. Бросив Элиаса, она устремилась вперед, как молния, ищущая громоотвод.
Она нашла семь.
Рухнув на колени, выронив ритуальные кинжалы, ученики погибли быстро и мучительно. Боевые доспехи их не защитили.
Фуркас схватился за горло, и предсмертный крик вырвался наружу струей дыма. Долмарот, державшийся за голову, превратился в сплошную массу сплавившихся плоти и металла. Имареку перед смертью удалось сорвать с головы шлем, но вместе с ним он снял и половину лица, приклеившегося к внутренней стороне. Элигор задрожал и, расплавившись, как воск, вытек сквозь отверстия в броне. Остальные погибли похожим образом, и Несущие Слово, наблюдавшие сзади, попятились, боясь разделить судьбу братьев.
Молельщики превратились в куски обугленной плоти и кости еще до того, как пал первый из учеников, а нахлынувшая волна огня вовсе оставила от них лишь пепел.
Осознав всю опасность ситуации, стиснув зубы от боли в руке, Элиас вогнал наконечник копья в каменную платформу кафедры и упал назад, когда огонь вернулся.
Темный апостол прокатился по ступеням и жалкой кучей приземлился у подножия.
От его кафедры остался только выщербленный обломок почерневшего камня, из которого торчало еще светящееся копье.
Тяжело выдохнув, отчетливо ощущая полученные повреждения, Элиас закричал. Но не от боли, а от злости и разочарования. Он ждал вознесения, откровения — не краха всех планов.
Из всех последователей первым до него добрался Джадрекк.
— Темный апостол… — начал он, но попятился при виде руки Элиаса.
Она полностью сгорела, от плеча до кончиков пальцев. Кости сплавились, образовав искривленное и деформированное подобие конечности.
— Мои доспехи, — рявкнул Элиас, самостоятельно вставая и рыча в ответ на любые попытки помочь. — Принеси мои доспехи.
Джадрекк последовал приказу, поспешив к лагерю.
Элиас не обратил на него внимания. Он уставился на копье, вонзенное в камень. С оружия он перевел взгляд на легионеров, потом на стаю культистов и, наконец, на оставшихся жителей Раноса.
— Сгоните их всех, — приказал он своим воинам, пылая от стыда и ярости. — И казните. Никаких ножей или ритуалов, просто убейте их.
Элиас отвернулся, прижимая к груди изуродованную руку; смертные встретили его приговор потрясенным молчанием, а потом, осознав, что их ждет, — страхом. Окрики и глухо выдаваемые приказы перемежались с протестующим воем и мольбами.