— Какая ты нарядная! Такси вызвать?
Я киваю, улыбаюсь, мне не терпится.
Когда мы приходим, уже начались речи, гости уже захмелели, раскаты смеха заглушают ораторов, распорядитель праздника объявляет короткий перерыв. Вечер тихий, рябины стоят в цвету, сквозь слой пепла пробилась трава, и каблуки утопают в мягкой почве. Я тихонько браню себя за то, что не надела более подходящую обувь: женщине моего возраста пора бы и знать, что на исландские пирушки во дворе в туфлях не ходят.
Кладу подарок на стол, для этого, очевидно, и предназначенный. Это здорово, что мне удалось раздобыть экземпляр «Духа времени и топонимов в округе Миватнссвейт» в красивом кожаном переплете, книга издана 200 экземплярами в двадцатые годы прошлого века, и ее практически невозможно нигде достать: для старого уроженца Тингэйярсислы это идеальный подарок.
И вот он подлетает ко мне и хватает за руку, чуть не теряет равновесие, когда наклоняется поцеловать ее. Он возбужден от вина и веселья, глаза сверкают, седая борода ниспадает на красную шелковую рубаху, расстегнутую до середины груди.
— Дорогая малышка Анна, добро пожаловать! Как же я рад, что ты пришла! Какая ты в этом платье шикарная, тебе бы почаще носить платья! Женщины должны быть женственными, показывать свою красоту. И молчать. Я всегда говорил: нет ничего прекраснее красивой женщины, которая молчит.
Мой муж так и застывает, выпучив глаза и разинув рот от возмущения; но я-то знаю Йоуханнеса и не попадаюсь в ловушку, которую он приготовил для меня. Только смеюсь:
— Ах, старикан, да ты и сам лучше всего, когда молчишь. С днем рождения; сегодня тебе дозволяется болтать все что заблагорассудится — но только сегодня! Как ты себя чувствуешь? Весело тебе?
— О, раз уж ты подполз к пределу так близко, это не мешает отметить, — говорит он. — Пойдемте, друзья, выпьем, выпьем!
Он расчищает для нас дорогу в толпе к пиршественному столу и протягивает нам по бокалу игристого вина; мой мне удается подхватить до того, как он успевает пролить его содержимое на меня.
— Смотри, что я подарил сам себе на день рождения, — показывает он, закатывая рукав рубашки. — Правда, красивая?
На сильном жилистом предплечье он сделал татуировку: вулкан, красные языки пламени и облако дыма, возносящееся прямо в небо.
— Гекла, девяносто первый, — произносит он, жмурясь. — Первое извержение — это как первый раз с женщиной, такое не забывается.
Я смеюсь вместе с ним, а мой муж закатывает глаза.
— Зачем он постоянно так выпендривается? — шепчет муж мне на ухо.
— Но он же не плохой, — отвечаю я. — Просто болтает. Ну, немного за воротник залил.
Муж улыбается:
— Ты спускаешь ему с рук то, что не потерпела бы ни от кого другого. По необъяснимой причине тебя постоянно так и тянет его защищать.
— Что за чепуха, — возражаю я и ищу глазами коллег.
Мы улыбаемся и обмениваемся приветствиями — тихонько, чтобы не мешать ораторам. Молча попиваем вино, слушаем восторженные, немного затянутые перечисления подвигов именинника, научных статей и трудных походов на Гримсвётн и Килауэа, приключений на Эйяфьядлайёкюдле, и всегда-то Йоуханнес Рурикссон впереди своих коллег, забирается туда, докуда никто не в состоянии добраться, невероятными окольными путями, и всегда у него под рукой фляга виски и сигарета.
— Вечно вы рассказываете о себе самих что-то героическое, — говорит мой муж. — А к Йоуханнесу относитесь как к Индиане Джонсу.
— А он и есть Индиана Джонс. По крайней мере, он сам так считает.
Речь закончилась, Элисабет предлагает тост за именинника, мы поднимаем бокалы и пивные бутылки, четыре раза кричим «Ура!», а затем мой муж идет вслед за толпой в дом, где ждет стол с закусками. И там он стоит и смотрит на меня, словно знает обо мне что-то такое, чего не знают другие.
Тоумас Адлер не стал надевать костюм, по нему вообще не скажешь, что он гость на этом празднике или его как-то заботит, что о его внешнем виде скажут другие. Вообще вид у него жалкий: потертые джинсы и старая кожанка, волосы торчком, словно только что проснулся. Он держит бокал вина и смотрит на меня с широкой улыбкой на небритом лице, словно безумно рад видеть.
— Привет, — здоровается он. — Как рад вас всех увидеть такими нарядными, раньше встречал ведь только в рабочих комбинезонах во время стихийных бедствий. Не каждый день увидишь вулканолога в бальном платье.
— Это сегодня такое минимальное требование: нарядно одеться, — говорю я и тотчас жалею о своих словах. Он показывает на собственную одежду и смеется. — Прости. Я не собиралась тебя высмеивать. Ты вполне приодет.