— Все нормально, мама. Это пустяки.
Эрн пытается успокоить меня, а я крепко-прекрепко обнимаю его — на седьмом небе от счастья, что вижу моего мальчика, живого, в моих объятиях!
Во время большого подземного толчка он спал дома, вернувшись с ночной смены на алюминиевом заводе.
— А потом раздались взрывы, и все стало черно, — рассказывает он. — В гостиной лопнули стекла в окнах, а когда я выглянул, то подумал, что озеро загорелось. Но папа точно знал, что делать. В два счета надел на меня мою спецовку, принес горнолыжные шлемы, накинул себе на плечи противопожарное покрывало. Сначала мы поехали на машине, но все движение застопорилось, проехать было вообще невозможно, и нам пришлось бросить ее. Мы побежали в школу за Салкой, но всех детей уже увезли. Так что побежали дальше, прочь от извержения. Мама, это был кошмар, как будто раскаленный снег с неба падал. И там на горе начали загораться предметы, даже дома, а потом вообще ничего не стало видно из-за этого пепла и ничего не слышно из-за рева извержения. Мы бежали-бежали, а вокруг нас люди вопили. Так много народу покалечилось, обожглось — это вообще ужас!
Он смотрит на меня своими большими карими глазами, он так похож нам меня — и на своего дедушку. Грустный, напуганный взволнованный — как когда он был маленьким. Родной мой! Я прижимаю его к себе и радуюсь, что нашла его целым и невредимым.
— А Салку мы никак не можем найти, мама. На пункте нам сказали: мол, не волнуйтесь, всех детей эвакуировали, но из ее школы все здесь, и учителя говорят, что не знают, была ли она вместе со всеми. Тут такой бардак! Папа просто рвет и мечет. Он стоит вон там с сотрудниками Красного Креста и кричит на них.
Я должна ему помочь.
Мы проталкиваемся к информационному центру Красного Креста, протискиваемся сквозь плотную толпу перепуганных злых людей, плачущих детей. Торговый центр битком набит испуганным народом, кутающимся в водонепроницаемые пледы; они сидят на полу вдоль стен. Некоторые нашли убежище в магазинах, сотрудники которых или пытаются заботиться о них, или притворяются, что ничего особенного не происходит и сейчас обычный сентябрьский вторник, изо всех сил стараются не замечать этих грязных привидений. Магазин походных принадлежностей заполонили жильцы дома престарелых; стариков одели в яркие куртки и свитеры, чтобы согреть. И пол магазина напоминает пестрый кочкарник.
Мой муж стоит, скрестив руки, у информационного стола Красного Креста и смотрит сверху вниз на макушку молодого человека в красной флисовой кофте, который несчастными глазами таращится в свой компьютер. Увидев меня, муж ничего не говорит, а просто испуганно смотрит на меня и тянет руки, я спешу в его объятия, прячу лицо в его свитере и всхлипываю. Мой милый муж мертвой хваткой вцепляется в меня. Словно я решение всех проблем в мире.
— Она пропала, — говорит он, и его голос ломается. — Они не могут ее найти. Но, боже мой, как же я рад тебе! Мы думали… но все-таки надеялись… я очень рад тебя видеть! Невредимую.
Я тоже рада его видеть, вдыхаю его знакомый аромат: сандаловое дерево с кедром — под всеми этими запахами пота и гари; от него у меня начинает робко пробуждаться чувство защищенности: словно все будет хорошо, совсем как раньше. Но это продолжается недолго, он напрягается в моих объятиях, руки отпускают меня:
— А этот какого хрена сюда притащился?
Я оборачиваюсь: поодаль стоит Тоумас Адлер и глядит на нас, не отрывая глаз от меня.
— Он меня сюда на мотоцикле подвез. Кристинн, родной. — Я беру его за руки, большие теплые, умеющие чинить предметы, гладить детей по голове, исправлять почти все что угодно, руки, которые мне не удалось полюбить. — Нам нужно будет вместе разобраться в этом, найти Салку. Все остальное неважно. Все остальное придется отложить на потом.
Кристинн кивает: медленно, неохотно, тяжело дышит — злой и обессилевший, но, как всегда, рациональный:
— Тогда пойди поговори с кем-то из ее школы, они на третьем этаже возле кинотеатра. Возьми с собой их, а я останусь здесь и буду ждать новостей.
И мы снова пробираемся сквозь толпу, через своих соседей, коллег, людей, которых встречали в продуктовом магазине, на дороге, на прогулке с собаками или на футбольных матчах, куда они пришли поболеть за своих детей, — здесь все похожи друг на друга, и никого нельзя узнать; у них в волосах пепел, они дрожат под пледами с алюминиевой подложкой, которые выдал им Красный Крест, чтобы дать им согреться. Вокруг царит мрак, стеклянную крышу торгового центра замело черным сугробом, и лампы мигают. Тяжелый грохот извержения доносится как бы издалека, но раскаты грома близко, и когда они прокатываются над зданием, оно содрогается.