Эрнандес был молод, с изящными, почти благородными чертами лица; он начал свою жизнь как автомеханик, а теперь готовился к политической карьере, Эрнандес работал в гараже в Браунсвилле, штат Техас. Он сказал, что когда станет профессиональным политиком и сколотит приличное состояние, то уедет в США, поселится в Майами и будет жить там до самой смерти. Я спросил его, что он нашел хорошего в Майами, но он, по-видимому, не понял моего вопроса. Спрашивать в наши дни — хорошо ли в Майами — столь же абсурдно, как в былые — хорошо ли в царствии небесном.
У Эрнандеса был термос с кока-кола, которым он щедро меня угощал, и испанское издание «Ридерс-Дайджест». Когда наша беседа иссякала, он штудировал его не спеша, подчеркивая отдельные строки.
Выяснилось, что, если не считать поездки в Браунсвилл, Эрнандес за все тридцать лет своей жизни ни разу не выезжал из столицы.
Теперь он был насторожен и испуган; до него дошли тревожные слухи о том, что творилось в Гвадалупе. Больше всего на свете он любил кинематограф и так построил свою жизнь, чтобы все свободное время проводить в кинотеатрах, наслаждаясь зрелищем на экране. Он начинал свою работу в редакции в половине восьмого утра, а в час был уже свободен. Это позволяло ему посетить за день два киносеанса, и за последние пять лет он ни разу не упускал этой возможности, разве только если бывал болен. Эрнандес видел все фильмы, какие попадали в Гватемалу, боевики он смотрел по два и по три раза. После заключительного вечернего сеанса он шел в мороженое заведение и сидел там за стаканом молочного коктейля. Когда мороженое заведение закрывалось, он шел спать. Так он жил и считал это подлинной жизнью; оставить эту жизнь и ехать навстречу неведомому в какое-то захолустье казалось ему ни на что не похожим, чем-то вроде кошмарного сна.
Все это Эрнандес поведал мне, то отрываясь от «Ридерс-Дайджест», то снова погружаясь в него. Пристрастие к этому журналу, по центральноамериканским понятиям, свидетельствовало об интеллектуальных запросах. Впрочем, сейчас Эрнандес слишком нервничал, чтобы надолго сосредоточиться на своем журнале.
— В «Люксе» на Шестой авеню не бывали?
— Кажется, бывал, — ответил я. — Даже наверняка. Это напротив «Капитолия», не так ли?
— Не совсем. Надо еще пройти полквартала. — Воспоминание было приятным, и Эрнандес чуть улыбнулся. — Если вы смотрите первый вечерний сеанс в «Люксе», то можете поспеть в «Капитолий» ко второму. А если вы пойдете на второй, скажем, в «Рокси» или в «Рекс», то наверняка пропустите короткометражку. Я говорю о «Люксе» потому, что там кресла поставлены просторнее и ногам свободно. Это большое удобство. — Эрнандес взглянул на свои колени, зажатые между коленами двух индейцев, сидевших на противоположной скамье.
— Конечно, в «Вариададес» гораздо дешевле, но удобств никаких, к тому же они набирают уйму рекламных объявлений и прерывают для них программу.
Индианка, прижатая к Эрнандесу, поднесла ко рту младенца сложенные горстью ладони: ребенка стошнило. Эрнандес быстро отвернулся к окну, но там, как в дурном сне, возникли вулканы и кактусы. Он поспешно отвел взгляд.
Он спросил меня, что такое Гвадалупа, и я стал ему рассказывать. Это был один из сошедших на нет городков, с историческим прошлым, но без единого кинотеатра, без единого мороженого заведения, без клубов, без воскресных концертов на пласа, без вечерней прогулки представителей светского общества в часы, строго определенные обычаем, — короче говоря, если стать на точку зрения Эрнандеса, не город, а призрак города. Потом я вспомнил о гвадалупских отелях.
— Там не то пять, не то шесть отелей, — сказал я.
— Что ж, приличные отели с американскими барами и всем прочим?
— Как будто так. Да, американские бары были почти везде. Но сейчас, я думаю, никто в них не ходит. Может, их даже и нет.
Эрнандес опять погрустнел.
— Их пооткрывали для иностранных плантаторов, — объяснил я. — Когда плантаторов не стало, не стало и клиентуры. Должно быть, закрылись. Можно, конечно, выпить в кантине, но там полно головорезов. Мы не ходили в кантины. Человеку, который приехал, чтобы отдохнуть и приятно провести время, не хочется, чтобы у него над ухом стреляли.
Мне кажется, я довольно верно рассказал о Гвадалупе и о том, чего следует ожидать приезжему. Правда, я коснулся лишь того, что могло заинтересовать Эрнандеса, и не упомянул, что плантаторы приезжали в жаркий сезон в Гвадалупу, чтобы насладиться свежим воздухом, что озеро, до которого от города было всего час езды, считалось одним из красивейших во всей Центральной Америке. Гвадалупа расположена на высоте в семь тысяч футов над уровнем моря. Все двенадцать месяцев в году погода в Гвадалупе изумительно хороша; окрестности очаровательны; правда, в их прелести есть что-то неземное: слишком тихо и грустно. Каждому, кто приезжает в Гвадалупу, приходит в голову, что было бы неплохо остаться здесь до конца жизни, но почему-то никто этого не делает, и превратить Гвадалупу в гватемальскую Матлок Спа[8] не удалось. Индейцы здесь мало живописны. Я старался припомнить что-нибудь, что могло бы заинтересовать Эрнандеса, и подумал о церкви.