Расставшись с сержантом Кальмо и его кавалеристами, я проводил обычно час или два в одной из кантин. Невзирая на современную радиолу-автомат, здесь еще жили остатки старых ковбойских нравов, и порою мне было нелегко избежать ссоры с пьяными задирами.
Когда мне надоедало парировать опасные выпады людей, втайне надеявшихся, что я вспылю и дам им повод с чистой совестью пристрелить меня, я шел домой и ложился спать. Главное, решил я, держаться подальше от Элиота. Бойня в джунглях вселила в меня почти животный страх перед насилием и кровопролитием, и мне требовалось теперь время, чтобы овладеть своими расходившимися нервами. Мой план состоял в том, чтобы не проявлять ни малейшей инициативы, избегать каких бы то ни было репрессий до той самой минуты, когда мне можно будет уехать назад в Гватемала-Сити.
Было ясно, что единственный человек, который может разрушить мой план тщательно продуманного бездействия, — это Элиот. Элиот был для меня опасен, и три дня подряд я прятался от него.
Эти три дня я провел в праздности и беспокойстве. По утрам я сидел в своем патио, потягивая коктейль и рассеянно листая книгу, единственную книгу, какую мне удалось здесь достать. Эта книга, пришедшая, как видно, на смену карманной Библии, которая обычно ждала вас в номере американского отеля, называлась «Сила внутри нас». Никакой мистики в ней не было, речь шла о современных методах самоопределения личности и мобилизации духовных ресурсов. Автор выражал благодарность своим литературным учителям, вдохновившим его труд. В числе их был Дэйл Карнеги («Как приобрести друзей и стать влиятельным человеком») и апостол Павел («Послание к коринфянам»). Третьим по порядку шел Уинтроп Элиот, который, как оказалось, выпустил книгу под названием «Улыбка в миллион долларов».
Книга не настолько поглощала мое внимание, чтобы помешать мне глазеть по сторонам.
С моего кресла мне открывалась вся верхняя часть горы Тамансун. Когда сверкающая точка, словно муха, проползала по ее вершине, а потом воспаряла ввысь, я знал, что это летит рейсовый самолет Панама — Нью-Орлеан и что близится второй завтрак. В дневные часы я отдыхал, с наступлением сумерек шел неспешным шагом на площадь, чтобы выслушать торжественное сообщение Кальмо о том, что везде «царит тишина», а затем нырял в шумную кантину, набитую головорезами прошлого столетия.
На третий день вечером телефон на моем столе зазвонил, — впервые за все время. Мне не хотелось снимать трубку; я был уверен, что звонит Элиот и что он намерен сообщить мне нечто, чего я вовсе не желаю слушать.
Я взглянул на часы. Около одиннадцати.
Я имею право спать крепким сном. Телефон продолжал звонить; я понял, что он не замолчит. Я взял трубку и сказал осипшим от сна голосом:
— Digame[9].
— Это вы, Вильямс? Говорит Элиот.
— Да, я. Что случилось?
— Мне сказали, что вы в отеле. Простите, что разбудил вас.
— Неважно.
— Дурные новости. Я искал вас по всему городу. Мне сказали, что вас видели в баре.
— У-гу.
Вслушиваясь сквозь дрему в голос Элиота, я подумал, что в трубке он звучит гораздо лучше. Естественнее. Ему всегда нужно говорить через микрофон.
— Я буду у вас через десять минут.
— Погодите, — сказал я, — что, если мы перенесем это на завтра? Мне немножко нездоровится из-за погоды. Завтра в восемь утра. Условились?
— Боюсь, что нет, — сказал Элиот.
В голосе его была жесткость, которую я слышал впервые.
— Тогда давайте обсудим ваше дело по телефону.
— Это исключается. По телефону я не могу объяснить вам почему. Скажу лично. Сейчас я буду у вас.
Едва я положил трубку, как звонок у входной двери издал свое странное чириканье. Я, оказывается, забыл его выключить. Элиот был в передней прежде, чем я успел подняться ему навстречу. Он вошел в комнату.
— Извините меня за вторжение. Но я не люблю этих разговоров. — Он показал взглядом на телефонный аппарат. — Нас могут подслушать в любой момент. Если бы не крайне срочное дело, я ни за что не стал бы вас тревожить. Из городка бежали еще трое.
— Я думал, по меньшей мере пало правительство, — сказал я. — Чего-нибудь выпьете?
— С удовольствием. На ваш выбор.
Не проявляя особой спешки, я пошел достать льду, предоставив Элиоту излагать свое дело.
— Это самое прискорбное происшествие с того дня, как мы возобновили нашу работу с индейцами, и в нем кроется определенная опасность. Мы просто поражены.