В курительной комнате «Майяпана» я увидел Мигеля, интенденте; он дожидался меня. Грета пошла к себе. Я сказал, что зайду за ней через час, и направился к Мигелю. Мальчишка в нелепом элиотовском наряде, стоявший поодаль и боязливо косившийся на Мигеля, удалился с поклоном, как только я вошел в курительную. Мигель с трудом повернул свою большую голову, чтобы убедиться, что тот ушел, и сплюнул в ярко начищенную плевательницу.
Он сидел, развалившись в кресле, гора мяса, облаченная в суконный костюм, и даже не подумал подняться мне навстречу. С угрюмой и небрежной уверенностью он указал мне кивком на кресло напротив. Когда я сел, он дохнул на меня алкоголем, пробившимся через отделявшие нас два ярда благовонного майяпанского воздуха. На столе лежал жезл, инкрустированный серебром, — знак его достоинства.
— Так вот, — сказал он, — вышло, как я говорил. Их уже шестнадцать человек, и они обчистили поселок ладино в пяти милях отсюда, забрали продовольствие. Не буду скрывать от вас, торговцы в городе наложили в штаны от страха.
Сообщение Мигеля поразило меня самым неприятным образом, но не менее я был поражен тем, как он говорил со мной. Испанский язык открывает несравненные возможности как для самого церемонного обращения, так и для грубой фамильярности. Я никогда не слышал, чтобы индеец разговаривал с белым таким тоном. Обычно он обращается к вам, как капрал к офицеру, стараясь из всех оборотов найти самые пространные и деликатные, говорит «направиться» вместо «пойти» и «выполнить» вместо «сделать». Демократический лаконизм, с которым выражался Мигель, был для меня в новинку, но я решил никак на него не реагировать, поскольку Мигель говорил то, что думал. С первого знакомства во мне зародилось подозрение, что в нем еще не полностью умерла честность. Я протянул ему пачку сигарет, но он движением руки отказался. С точки зрения местных обычаев это было еще одним вопиющим нарушением этикета.
— Так что же нам теперь делать? — спросил я.
— Что теперь делать? — Он обнажил свои коричневые зубы, что должно было изображать улыбку. — Как что? Прикончить их, и дело с концом. Сейчас они набили себе брюхо. Как только проголодаются, снова пойдут грабить.
— Я просил вас сделать все возможное, чтобы связаться с ними. Вам удалось?
— Нет. Я и не пробовал. Они, конечно, кабронес, но они не дураки.
Точно перевести испанское каброн нельзя. Это одновременно и олух и свинья. Даже когда в это слово вкладывают гнев, оно дышит презрением.
— Вы не выполнили своего обязательства, — сказал я.
Интенденте сделал вид, что он удивлен.
Сперва его лицо казалось неподвижным, но потом я рассмотрел легкую игру мышц под массивной коричневой поверхностью, мгновенную перемену в выражении смышленых черных глаз. Взгляд таил лукавство, недоброжелательство, по-видимому, еще и презрение, но более всего подозрительность.
— Вы хотите вести с ними переговоры? Потеря времени. Послушайте, я скажу вам, что нужно делать. Вы сделаете то, что вам положено, а я — то, что мне. — Он помолчал. — Минутку. Я хочу выпить. Эй, ты! — крикнул он мальчику, боязливо съежившемуся у дальней двери. — Принеси бутылку виски.
«Виски, — подумал я, — откуда, черт возьми, у него деньги, чтобы пить виски?» Догадка тут же осенила меня. Я вспомнил, что сказал Элиот, когда я удивился, что индейцу удалось занять в Гвадалупе пост городского головы. Элиот упомянул вскользь, что Мигель — последний отпрыск чиламской аристократии и, следовательно, полезный человек, тем более полезный, что привержен к дорогим сортам виски. «Представьте, — добавил Элиот, — при всем том этот молодчик терпеть меня не может. Не сумею даже объяснить, в чем дело.
Всячески пытался умилостивить его — без результата».
— У правительства есть самолеты, не так ли? — он смотрел на меня в упор. — Это то, что нужно. Вызовите самолеты, и вам не придется рисковать своей шкурой.
— Почему вы думаете, что я боюсь за свою шкуру?
— Вы хотите вести с ними переговоры. Это значит рисковать своей шкурой. Врагов надо убивать. Если вы вступаете с ними в переговоры, значит, признаете свою слабость.
Обращаясь ко мне, он все время пользовался испанским местоимением tu. Несколько лет тому назад я вышвырнул бы его вон. А сейчас?
Пошли мне на пользу мои испытания или просто сдают нервы?
Мигель ерзал в кресле и почесывался. Его щеки и лоб покрылись крохотными бусинками пота. Он, должно быть, изнемогал в своем черном суконном костюме.