— Скажите им, чтобы прислали самолеты, я сделаю все, что нужно.
— Вы чилам? — спросил я.
— Да. Я чилам.
Я покачал головой. Трудно было понять этого человека.
— Чиламы — кабронес. Если вы вызовете самолеты сейчас, достаточно будет убить шестнадцать человек. Через неделю придется убить пятьдесят. А еще через неделю придется, быть может, убить всех чиламов. Сколько бы их ни было, с самолета убивать легче. Мы видели, как убивают с самолетов, когда была революция.
Появился поднос, на котором стояла бутылка виски и два стакана. Мигель взял бутылку и внимательно оглядел ее. На этикетке значилось «Бен Новис», ниже шотландец в юбочке замахивался на нас палашом. Но в долине, расстилавшейся за ним, было что-то от тропического пейзажа, и прославленный утес походил на вершину вулкана. Интенденте отослал мальчика и откупорил бутылку при помощи карманного ножа. Он налил оба стакана до половины и выпил свою порцию одним глотком.
Мальчик был уже у двери.
— Эй, поди сюда, — сказал он. — Поглядите на этого каброна. Все ладино — кабронес, но этот каброн похуже их. Как тебя зовут, каброн?
— Антонио Клух. — Мальчик не поднимал глаз. Он был одним из самых успевающих воспитанников Элиота.
— Врешь, тебя зовут — каброн. Понял, что я говорю? Каброн! Не хочешь ли поцеловать мне руку? Кто это тебя так вырядил, каброн? Да, твой отец действительно был Антонио Клух, но твоя мать зачала тебя от одного из тех полукровок, что ходят по деревням и торгуют мазями от венерических болезней.
Этот взрыв ярости и презрения кое-что объяснял в поведении интенденте. Он ненавидел Элиота, и его омерзение распространялось на всех, кто был связан с Элиотом, как этот мальчик. Нарочитая небрежность, с какой он обращался с мебелью в «Майяпане», презрительные взгляды, которые он бросал вокруг, грубость в разговоре со мной — все говорило об одном и том же — он ненавидел белых, и все, что они несли с собой, а сильнее всего, должно быть, ненавидел «План по устройству индейцев-чиламов». Я подумал, что, быть может, все эти разговоры о самолетах и бомбах, черствое равнодушие интенденте к судьбе своего народа, не напускное ли все это? Не испытывал ли меня Мигель? Быть может, прежде чем довериться мне, он хотел наверняка убедиться, что я дал свои обещания искренне, от чистого сердца.
— А где скрываются эти люди?
Я пытался поймать его врасплох.
Он пил мелкими глотками второй стакан виски. На мгновение он застыл. Над краем стакана внезапно возникли его черные зрачки. Потом исчезли. Интенденте допил виски и вытер рот тыльной стороной руки.
— Не знаю, — сказал он.
— Но ведь вы можете это узнать?
— Я — государственный чиновник. Ни один индеец не пойдет ко мне в канцелярию. Никто не станет разговаривать с государственным чиновником.
— Да, но вы вождь племени, и они ничего не предпринимают без вашего ведома.
Ответа не последовало. Был ли Мигель вождем чиламов или нет, я не знал, да и никто из белых не мог этого знать. Индейцы никогда не отвечают на подобные вопросы.
— Самолеты — вот что нам нужно, — сказал Мигель так, словно не слышал этих слов. — Пришлет правительство самолеты?
— Нет, — сказал я. — Ни в коем случае.
«Какое огромное впечатление произвела на них бомбежка с самолетов, — подумал я. — Должно быть, они наблюдали боевые действия „сандерболтов“».
Интенденте пожал плечами и встал.
— Что ж, в таком случае…
Его внимание привлекла недопитая бутылка.
Он налил себе еще полстакана и бросил, на поднос несколько монет. Я сосчитал деньги. Пять кетцалов на выпивку, для индейца — целое состояние.
— Принеси сдачу, каброн, — сказал он мальчику. Он посмотрел ему вслед, покачивая головой. Потом сплюнул в плевательницу. — Настоящий чилам рождается с синим пятном на заднице. Таких уже мало… — он снова поднялся. — Пока я не ушел, взгляните на эту бумагу.
Он вытащил грязную, слежавшуюся на сгибах бумагу с казенной печатью и протянул мне.
Я пробежал ее глазами. Это был судебный ордер на удаление алтарей, установленных у. кратера вулкана Тамансун. Я вернул ему бумагу.
— Ордер составлен по форме.
— Хочу заняться этим в понедельник.
— Думаете, они окажут сопротивление?
— Что могут сделать несколько стариков, скрюченных ревматизмом? Там по ночам холодно. Пронизывает до костей.
— Я буду ждать от вас сведений по тому вопросу, что мы обсуждали, — сказал я.